Очерки теории идеологий - [20]
Отдельную проблему представляют допущения, на которых основано отношение знания и идеологии. Самое устойчивое понимание идеологии противопоставляет ее «истинному» знанию. Однако если посмотреть на понимание знания не семантически, а прагматически, то выяснится, что знания – это во многом консенсус между теорией познания и конкретным набором информации, которой владеет то или иное общество. Это превращает истинное знание в относительное и интерсубъективное (если смотреть на него со стороны) и в то же время делает его «объективным» в масштабах социальных и культурных установок данного общества.
При этом нужно отметить, что хотя «истинное» знание относительно, оно не перестает быть общим для данного сообщества, а значит, такое знание не является идеологическим – хотя бы потому, что самим идеологиям нужен этот общий для них всех фундамент, чтобы вступать в конфликтное взаимодействие. Например, чтобы иметь разные идеологические пристрастия по поводу социальной политики, нужно как минимум знать, что такое социальная политика.
Такое относительное общее знание необходимо отличать от идеологизированной интерпретации знания. Когда делается утверждение: «Мы все знаем, что коммунизм невозможен», происходит подмена знания того, что коммунизм до сих пор не удалось построить, идеологическим убеждением, что коммунизма не может быть. Более того, антимарксистски ориентированные убеждения будут порождать «истинные» суждения, объявляющие учение Маркса утопией, хотя многие его воззрения стали неотъемлемой частью научного экономического знания.
Собственно дискурсивный анализ может констатировать, что какие-то тексты имеют характер общих рассуждений или само собой разумеющихся утверждений. Тем не менее контекстуальный анализ может обнаружить, что говорящие или пишущие предполагают наличие данного общего знания у определенной адресной группы, и в этом случае такие знания могут быть расценены как идеологические, т. е. основанные на верованиях или противопоставлении знаниям другой группы. Необходимо отметить, что в ходе межгруппового общения члены той или иной группы знают, что их убеждения не разделяются представителями других групп, поэтому часто такие убеждения представляются их сторонниками как истинное знание. Достаточно вспомнить критику «исламской демократии» со стороны сторонников либеральной демократии, которые считают последнюю демократией как таковой.
Таким образом, любой текст и любая речевая ситуация должны тестироваться сквозь призму, отличающую общекультурные знания от групповой идеологии, причем эта проверка корректна только в данный момент и для данной ситуации, так как в другое время и в другом месте такое общее знание может предстать идеологизированной позицией.
Из изложенного выше следует, что не всякое знание подлежит идеологизации. При этом идеологические верования той или иной группы мыслятся как идеологические только с внешних эпистемологических позиций, а самими членами группы воспринимаются как общее знание.
Не следует полагать, что дискурсивный анализ идеологии, отказывающийся анализировать последнюю в «классических» терминах легитимации господства, теряет свою критическую направленность. Наоборот, сам характер дискурсивного анализа задает достаточно четкие рамки для обозначения идеологий как дискурсов и социальных практик господствующих и подчиненных, обозначающих свои притязания на доминирование и сопротивление соответственно. Дискурсивный анализ может обнаружить либертарианский или социалистический характер идеологии, ее феминистскую или сексистскую направленность. Хотя следует оговориться, что манхеймовская логика разделения идеологий и утопий в дискурсивном анализе идеологий не работает[17]. Идеологические дискурсы ориентированы на групповое самосознание и интерактивное взаимодействие с другими группами, ориентация на переустройство мира или охранение последнего носят здесь частный характер.
Анализ идеологии в терминах доминирования изначально может поставить исследователя в идеологическую позицию, так как при этом он будет исходить из того, что его точка зрения есть истина, а точка зрения доминирующей идеологии – ложное сознание. Хотя попытка дезавуировать доминирующую идеологию как «видимость» на поверку оказывается «контрвидимостью», а не поиском истины.
Для научного анализа необходимы интегральные понятия, которые предполагали бы наличие в социально-политических практиках как прямой, так и обратной интерпретации данных понятий. Например, понятие «власть», чтобы быть аналитически продуктивным, должно включать момент сопротивления или контрвласти[18]. Понятие «идеология» также с необходимостью должно охватывать тенденции как доминирования, так и сопротивления, но не как противостояния «видимости» и «истины», а как столкновение различных коллективных дискурсов.
И наконец, следует отметить, что несмотря на важность дискурсивных практик для идеологии, необходимо избегать искушения отождествлять идеологии и дискурсы. Хотя исследования, находящиеся в рамках дискурсивной психологии, такому искушению поддаются: осуществляется редукция ментальных структур к структурам дискурсивным, при этом утверждается, что дискурсы поддаются наблюдению в общественном контексте, а собственно умственные способности – нет
Выступление на круглом столе "Российское общество в контексте глобальных изменений", МЭМО, 17, 29 апреля 1998 год.
Когда Геббельс создавал свое «Министерство пропаганды», никто еще не мог предположить, что он создал новый тип ведения войн. В XXI веке войны приняли новый облик. Война превратилась не только в противостояние военной силы, но и в войну информационных технологий.Сегодня любая война начинается с информационного «артобстрела». Зачем завоевывать страну силой оружия, сталкиваясь с сопротивлением и неся потери? Ведь можно подчинить ее изнутри, силами ее же граждан. Это и есть конечная цель, глобальная стратегия информационной войны.
Книга шведского экономиста Юхана Норберга «В защиту глобального капитализма» рассматривает расхожие представления о глобализации как причине бедности и социального неравенства, ухудшения экологической обстановки и стандартизации культуры и убедительно доказывает, что все эти обвинения не соответствуют действительности: свободное перемещение людей, капитала, товаров и технологий способствует экономическому росту, сокращению бедности и увеличению культурного разнообразия.
Феноменом последних лет стал резкий рост массовых протестных выступлений в разных странах мира. На смену череде «оранжевых революций» пришли «революции 2.0», отличительная черта которых — ключевая роль Интернета и социальных сетей. «Арабская весна», «Occupy Wall Street», «Болотная площадь», лондонские погромы, Турция, Бразилия, Украина… — всюду мы видим на улицах молодежь и средний класс, требующий перемен. Одна из точек зрения на эти события — рост самосознания и желание молодых и активных участвовать в выборе пути развития своих стран и «демократический протест» против тирании и коррумпированных элит.
Конфликт вокруг Западной Сахары (Сахарской Арабской Демократической Республики — САДР) — бывшей испанской колонии, так и не добившейся свободы и независимости, длится уже более тридцати лет. Согласно международному праву, народ Западной Сахары имеет все основания добиваться самоопределения, независимости и создания собственного суверенного государства. Более того, САДР уже признана восьмьюдесятью (!) государствами мира, но реализовать свои права она не может до сих пор. Бескомпромиссность Марокко, контролирующего почти всю территорию САДР, неэффективность посредников ООН, пассивность либо двойные стандарты международного сообщества… Этот сценарий, реализуемый на пространствах бывшей Югославии и бывшего СССР, давно и хорошо знаком народу САДР.
Книга историка и социолога Бориса Кагарлицкого посвящена становлению современного государства и его роли в формировании капитализма. Анализируя развитие ведущих европейских империй и Соединенных Штатов Америки, автор показывает, насколько далек от истины миф о стихийном возникновении рыночной экономики и правительстве, как факторе, сдерживающем частную инициативу. На протяжении столетий государственная власть всей своей мощью осуществляла «принуждение к рынку».В книге использован широкий спектр источников, включая английские и американские периодические издания XVIII и XIX века.
В классической работе выдающегося американского исторического социолога Баррингтона Мура-младшего (1913–2005) предлагается объяснение того, почему Британия, США и Франция стали богатыми и свободными странами, а Германия, Россия и Япония, несмотря на все модернизационные усилия, пришли к тоталитарным диктатурам правого или левого толка. Проведенный автором сравнительно-исторический анализ трех путей от аграрных обществ к современным индустриальным – буржуазная революция, «революция сверху» и крестьянская революция – показывает, что ключевую роль в этом процессе сыграли как экономические силы, так и особенности и динамика социальной структуры. Книга адресована историкам, социологам, политологам, а также всем интересующимся проблемами политической, экономической и социальной модернизации.
Роджер Скрутон, один из главных критиков левых идей, обращается к творчеству тех, кто внес наибольший вклад в развитие этого направления мысли. В доступной форме он разбирает теории Эрика Хобсбаума и Эдварда Палмера Томпсона, Джона Кеннета Гэлбрейта и Рональда Дворкина, Жана-Поля Сартра и Мишеля Фуко, Дьёрдя Лукача и Юргена Хабермаса, Луи Альтюссера, Жака Лакана и Жиля Делёза, Антонио Грамши, Перри Андерсона и Эдварда Саида, Алена Бадью и Славоя Жижека. Предметом анализа выступает движение новых левых не только на современном этапе, но и в процессе формирования с конца 1950-х годов.
В монографии проанализирован и систематизирован опыт эмпирического исследования власти в городских сообществах, начавшегося в середине XX в. и ставшего к настоящему времени одной из наиболее развитых отраслей социологии власти. В ней представлены традиции в объяснении распределения власти на уровне города; когнитивные модели, использовавшиеся в эмпирических исследованиях власти, их методологические, теоретические и концептуальные основания; полемика между соперничающими школами в изучении власти; основные результаты исследований и их импликации; специфика и проблемы использования моделей исследования власти в иных социальных и политических контекстах; эвристический потенциал современных моделей изучения власти и возможности их применения при исследовании политической власти в современном российском обществе.Книга рассчитана на специалистов в области политической науки и социологии, но может быть полезна всем, кто интересуется властью и способами ее изучения.