Очерки теории идеологий - [16]
Необходимо подчеркнуть, что контекстуальные и ситуативные модели коммуникации являются в основном субъективными и личностно ориентированными. При этом члены того или иного коллектива могут ориентироваться на более устойчивые социальные и политические убеждения – стабильную систему знаний, взглядов и идеологических стереотипов. Данные общие взгляды являются «контрольными точками» при создании тех или иных контекстуальных и ситуативных моделей, а следовательно, при создании и понимании дискурсов. Наиболее важным здесь представляется общее знание различных типов и различных уровней сообщества (культура, нация, город, организация), так как эти знания усвоены и разделяются всеми компетентными членами сообщества. В этом смысле значения дискурса подобны айсбергам, в которых с очевидностью выражаются только части смыслов, основная же масса общего знания имплицитно предполагается. В результате такого характера общего знания то или иное сообщество, как правило, представляет себя неидеологизированным, так как общее знание трактуется данным сообществом как истина, а не как тенденциозная идеология. Тенденциозность можно выявить лишь при комплексном анализе знания, однако само сообщество только имплицитно «имеет в виду», что подводная часть айсберга существует, но не углубляется так сильно. Это имеет место даже в группах, которые можно охарактеризовать как идеологизированные. Общие знания, воспринимаемые как сами собой разумеющиеся, создают здесь общие дискурсы и коммуникации взаимопонимания, и идеологические границы выступают в качестве составных элементов общего знания. Иными словами, общие убеждения (в том числе идеологические) предполагают наличие общего знания.
То же самое можно сказать о построении ментальных моделей и связанных с ними дискурсов: толкование смыслов есть процесс, в котором формируются и активизируются различные формы знаний. Со стороны эти общие знания могут интерпретироваться как вера или суеверие, а с политической точки зрения – как идеологическая ангажированность или фанатизм (в зависимости от силы этих «суеверий»).
Так же как в случае с собственно идеологиями, общее знание распространено среди членов сообщества по-разному (например, в силу разного образования). Общее знание может быть стратифицировано и дифференцировано в зависимости от степени владения этим знанием. Мы можем повсеместно встречать (и использовать) выражение «черная дыра», но лишь незначительное меньшинство будет знать истинный смысл данного словосочетания и понимать, в чем состоит его действительная символическая нагрузка в повседневном дискурсе. Однако прочитав в газете или услышав по радио и телевидению метафору «черная дыра», абсолютное большинство сочтет, что понимает, о чем идет речь. Иными словами, понятие общего знания есть абстракция и идеализация, которая (как и в случае «общего» языка) в реальности выделяет сообщество, пользующееся этим общим знанием (и языком).
Тем не менее общее знание существует, проблема состоит в том, чтобы найти действительно общее основание этого знания, т. е. тот минимум общего смысла, который доступен пониманию всех членов сообщества. Это достаточно сложная социологическая и когнитивная задача. Условимся, что общее знание есть убеждения сообщества, выражаемые в публичных дискурсах, доступных обществу в целом, как это имеет место в большинстве дискурсов СМИ.
Помимо общего знания, понимаемого именно как знание (то, что сообщество знает или думает, что знает, т. е. то, что не требует принятия или отрицания), у различных групп могут существовать различные комплексы целей, задач и интересов, порождающие совместные верования, которые очень близки идеологиям как таковым, но могут трактоваться групповым сознанием как «объективное знание». Расисты убеждены в превосходстве белой расы, русские националисты уверены в угрозе, исходящей от лиц «кавказской национальности», т. е. и те и другие подают свои убеждения (очень дискуссионные) как фактическое знание, отрицание которого – не иная точка зрения, а заблуждение и нежелание «видеть факты». Подобные оценочные верования могут иметь комплексный характер, касаясь таких сложных вопросов, как иммиграция, проблема абортов или эвтаназия[15].
Групповые верования чаще всего бывают характерно идеологическими, так как обычно находятся под контролем какого-либо идеологического конструкта. Последний контролирует контекст и ситуативные модели дискурсивного взаимодействия членов той или иной идеологизированной группы, когда отдельные индивиды вступают в речевую коммуникацию как члены группы, воспроизводя тенденциозные дискурсивные модели как свои убеждения. В некоторых типах дискурсов общие верования могут оказывать прямое влияние, минуя конкретную ментальную модель. Так происходит в случае открытой политической пропаганды, проповеди или других идеологических дискурсов, которые непосредственно характеризуют общие верования той или иной группы.
Выступление на круглом столе "Российское общество в контексте глобальных изменений", МЭМО, 17, 29 апреля 1998 год.
Когда Геббельс создавал свое «Министерство пропаганды», никто еще не мог предположить, что он создал новый тип ведения войн. В XXI веке войны приняли новый облик. Война превратилась не только в противостояние военной силы, но и в войну информационных технологий.Сегодня любая война начинается с информационного «артобстрела». Зачем завоевывать страну силой оружия, сталкиваясь с сопротивлением и неся потери? Ведь можно подчинить ее изнутри, силами ее же граждан. Это и есть конечная цель, глобальная стратегия информационной войны.
Книга шведского экономиста Юхана Норберга «В защиту глобального капитализма» рассматривает расхожие представления о глобализации как причине бедности и социального неравенства, ухудшения экологической обстановки и стандартизации культуры и убедительно доказывает, что все эти обвинения не соответствуют действительности: свободное перемещение людей, капитала, товаров и технологий способствует экономическому росту, сокращению бедности и увеличению культурного разнообразия.
Феноменом последних лет стал резкий рост массовых протестных выступлений в разных странах мира. На смену череде «оранжевых революций» пришли «революции 2.0», отличительная черта которых — ключевая роль Интернета и социальных сетей. «Арабская весна», «Occupy Wall Street», «Болотная площадь», лондонские погромы, Турция, Бразилия, Украина… — всюду мы видим на улицах молодежь и средний класс, требующий перемен. Одна из точек зрения на эти события — рост самосознания и желание молодых и активных участвовать в выборе пути развития своих стран и «демократический протест» против тирании и коррумпированных элит.
Конфликт вокруг Западной Сахары (Сахарской Арабской Демократической Республики — САДР) — бывшей испанской колонии, так и не добившейся свободы и независимости, длится уже более тридцати лет. Согласно международному праву, народ Западной Сахары имеет все основания добиваться самоопределения, независимости и создания собственного суверенного государства. Более того, САДР уже признана восьмьюдесятью (!) государствами мира, но реализовать свои права она не может до сих пор. Бескомпромиссность Марокко, контролирующего почти всю территорию САДР, неэффективность посредников ООН, пассивность либо двойные стандарты международного сообщества… Этот сценарий, реализуемый на пространствах бывшей Югославии и бывшего СССР, давно и хорошо знаком народу САДР.
Книга историка и социолога Бориса Кагарлицкого посвящена становлению современного государства и его роли в формировании капитализма. Анализируя развитие ведущих европейских империй и Соединенных Штатов Америки, автор показывает, насколько далек от истины миф о стихийном возникновении рыночной экономики и правительстве, как факторе, сдерживающем частную инициативу. На протяжении столетий государственная власть всей своей мощью осуществляла «принуждение к рынку».В книге использован широкий спектр источников, включая английские и американские периодические издания XVIII и XIX века.
В классической работе выдающегося американского исторического социолога Баррингтона Мура-младшего (1913–2005) предлагается объяснение того, почему Британия, США и Франция стали богатыми и свободными странами, а Германия, Россия и Япония, несмотря на все модернизационные усилия, пришли к тоталитарным диктатурам правого или левого толка. Проведенный автором сравнительно-исторический анализ трех путей от аграрных обществ к современным индустриальным – буржуазная революция, «революция сверху» и крестьянская революция – показывает, что ключевую роль в этом процессе сыграли как экономические силы, так и особенности и динамика социальной структуры. Книга адресована историкам, социологам, политологам, а также всем интересующимся проблемами политической, экономической и социальной модернизации.
Роджер Скрутон, один из главных критиков левых идей, обращается к творчеству тех, кто внес наибольший вклад в развитие этого направления мысли. В доступной форме он разбирает теории Эрика Хобсбаума и Эдварда Палмера Томпсона, Джона Кеннета Гэлбрейта и Рональда Дворкина, Жана-Поля Сартра и Мишеля Фуко, Дьёрдя Лукача и Юргена Хабермаса, Луи Альтюссера, Жака Лакана и Жиля Делёза, Антонио Грамши, Перри Андерсона и Эдварда Саида, Алена Бадью и Славоя Жижека. Предметом анализа выступает движение новых левых не только на современном этапе, но и в процессе формирования с конца 1950-х годов.
В монографии проанализирован и систематизирован опыт эмпирического исследования власти в городских сообществах, начавшегося в середине XX в. и ставшего к настоящему времени одной из наиболее развитых отраслей социологии власти. В ней представлены традиции в объяснении распределения власти на уровне города; когнитивные модели, использовавшиеся в эмпирических исследованиях власти, их методологические, теоретические и концептуальные основания; полемика между соперничающими школами в изучении власти; основные результаты исследований и их импликации; специфика и проблемы использования моделей исследования власти в иных социальных и политических контекстах; эвристический потенциал современных моделей изучения власти и возможности их применения при исследовании политической власти в современном российском обществе.Книга рассчитана на специалистов в области политической науки и социологии, но может быть полезна всем, кто интересуется властью и способами ее изучения.