Очерки современной бурсы - [32]
За разговором Андрей не заметил, как отворилась дверь и в комнату вошел Бородаев вместе со старым знакомым Андрея — «блаженным» Григорием.
— Я привел к вам нового больного, — каким-то странным тоном произнес Бородаев. — Пусть он у вас отдохнет, а я пойду позвоню по телефону: вызову врача.
Григорий обвел комнату и обоих больных блуждающим взором и каким-то неестественным голосом сказал:
— Един у нас врач душ и телес — господь и бог!
— Един, един, — согласился Бородаев. — Полежи, отдохни, брат Григорий.
— Отдыхать будем в могиле! — наставительно проговорил Григорий. — Здесь мы токмо странники и пришельцы.
— Странники и пришельцы… — опять подтвердил Бородаев и глазами вызвал Андрея за дверь.
— Что такое? — спросил Андрей.
— Не видишь разве: спятил парень.
— Как… спятил?
— Ну, с ума сошел, — разъяснил Бородаев. — На религиозной почве. Я предполагаю, что у него «мания религиоза».
— Откуда ты знаешь?
— Не первый раз у нас такое. Каждый год… Этот еще хорошо — тихий. Вот с буйными беды не оберешься. Один на помощника инспектора кричал: «Антихрист ты, на челе твоем печать антихриста!» А меня почему-то звал «Шестьсот шестьдесят шесть» и убить грозился.
— Шестьсот шестьдесят шесть — число апокалипсическое. Начитался он, видно, апокалипсиса и помешался на его тайнах.
— Все надо делать в меру, — раздраженно сказал Бородаев. — Заставь дурака богу молиться, он и лоб разобьет. Ну, я пошел звонить в психиатрическую, чтобы за Григорием прислали машину. А ты, будь добр, присмотри пока за этим кретином.
Андрей вошел в комнату и застал такую картину. На кровати стоял Петя в одной рубахе, без штанов. Видно, он в испуге вскочил, когда к нему подошел «блаженный». А тот опустился на колени перед Петей и крестится быстро-быстро, лбом об пол бьет, целует ноги Пети и приговаривает:
— Святый пророче божий Илие, моли бога о нас!
— Какой я пророк Илья? — пытался возразить Петя. — Я же Петр.
— Не отрицайся, — умолял его Григорий, — И бысть мне видение чудное. Се отверзеся небо, и ты, пророче божий, нисшел на колеснице огненной на землю нашу грешную, окаянную…
На лице Петра был ужас. Андрей подумал, как бы и этот не сошел с ума от страха, и позвал Григория:
— Пойдем, брат Григорий, пройдемся.
Григорий покорно встал с колен и вышел с Андреем в коридор. Андрею и самому стало жутко. Впервые довелось ему встретиться с умалишенным. Они были совсем одни, если не считать Петра. «Вдруг Григория охватит буйство? Тут как в могиле, кричи не кричи, на помощь никто не придет. Что тогда делать?» — думал он.
В это время Григорий неожиданно вбежал в туалет, стал на колени перед унитазом и стал на него молиться. По временам он с благоговением целовал грязный стульчак.
— Се престол божий, — пел он глуховатым голосом. — Се святая святых…
Андрей хотел было оттащить святотатца, но махнул на все рукой: «Шут с ним, пусть молится, лишь бы Петьку не беспокоил. Парень и так что-то не в себе…»
Подъехала машина, и в изолятор в сопровождении инспектора отца Вячеслава и Бородаева вошел врач с двумя санитарами. Врач сразу констатировал помешательство на религиозной почве и укоризненно сказал отцу Вячеславу:
— Ваше заведение — основной поставщик подобного рода больных. Когда вы только кончите калечить людей!
— Мы тут ни при чем, — спокойно ответил отец Вячеслав. — Они сами себя до этого доводят.
— Э, бросьте!.. Почему же из других учебных заведений не поступают к нам душевнобольные, а только из вашего?
— У нас своя специфика: мы не только учим, но и воспитываем…
— Вот, — врач кивнул на Григория, — плод вашей деятельности. И когда это только кончится?
— Это вас не касается, — отрезал отец Вячеслав. — Делайте свое дело, а мы будем делать свое!..
Когда «блаженного» увезли, Андрей долго еще не мог опомниться. Лежа на постели, он думал о Григории, о Петре и о себе. Вспоминая «подвиги», приведшие его в изолятор, Андрей твердо решил навсегда отказаться от всякого рода религиозных излишеств. «Буду, как все! Нечего мне мудрствовать. Не то и я «сподоблюсь» такой же судьбы», — думал он, засыпая.
Вдруг что-то разбудило его. Он открыл глаза и увидел Петю, который ходил по комнате. Видно было, что он сильно взволнован.
— Петрусь, что с тобой?
Юноша окинул Андрея странным взглядом. Глаза его были широко открыты.
— Тебе плохо?
— Нет, ничего.
— Тогда ложись, спи.
— Я лягу.
— Прошу тебя, Петя, ложись, отдохни.
— Бедный Григорий! До чего они его довели. Нет, бог не допустил бы… Страшно… Страшно мне… Кажется, я один на целом свете… Нет никакого бога, слышишь, нет его… Все обман один… И мы с тобой обмануты. Напрасно прошла моя молодость. Ничего я в жизни не видел и не увижу…
— Успокойся, Петрусь. Все у тебя впереди: и жизнь и молодость.
— Что жизнь? Что молодость? Кому мы нужны?
— Людям! — твердо ответил Андрей.
— Каким людям? Люди обходятся без нас, попов. Верующих становится с каждым днем все меньше. Что нас ждет? Что, скажи мне?
— Нас ждет паства, верующие. Они нуждаются в нас, священниках. Мы понесем им вечные истины добра и справедливости, будем спасать их души…
— Да? А мне кажется, что без попов, которые только морочат головы, им было бы лучше…
Автор книги — бывший священник. Всю свою молодость он посвятил исканию бога и служению церкви. Но постепенно сама жизнь, советская действительность заставили его задуматься о правильности избранного пути. Автор навсегда порвал с религией и начал новую жизнь. Сейчас он лектор Московского планетария, студент философского факультета МГУ. Все свои силы и время Алексей Борисович Чертков отдает борьбе с религией, с религиозными предрассудками. Часто автор бывает в школах, беседует с ребятами. На примере собственной жизни он показывает, как и почему в наше время некоторые молодые люди становятся верующими, раскрывает хитрые приемы «улавливания душ», которые применяют церковники, разъясняет, в чем вред религии.Из таких искренних бесед со школьниками и возникла книга «Почему это страшно».
Монография посвящена жизни берлинских семей среднего класса в 1933–1945 годы. Насколько семейная жизнь как «последняя крепость» испытала влияние национал-социализма, как нацистский режим стремился унифицировать и консолидировать общество, вторгнуться в самые приватные сферы человеческой жизни, почему современники считали свою жизнь «обычной», — на все эти вопросы автор дает ответы, основываясь прежде всего на первоисточниках: материалах берлинских архивов, воспоминаниях и интервью со старыми берлинцами.
Резонансные «нововзглядовские» колонки Новодворской за 1993-1994 годы. «Дело Новодворской» и уход из «Нового Взгляда». Посмертные отзывы и воспоминания. Официальная биография Новодворской. Библиография Новодворской за 1993-1994 годы.
О чем рассказал бы вам ветеринарный врач, если бы вы оказались с ним в неформальной обстановке за рюмочкой крепкого не чая? Если вы восхищаетесь необыкновенными рассказами и вкусным ироничным слогом Джеральда Даррелла, обожаете невыдуманные истории из жизни людей и животных, хотите заглянуть за кулисы одной из самых непростых и важных профессий – ветеринарного врача, – эта книга точно для вас! Веселые и грустные рассказы Алексея Анатольевича Калиновского о людях, с которыми ему довелось встречаться в жизни, о животных, которых ему посчастливилось лечить, и о невероятных ситуациях, которые случались в его ветеринарной практике, захватывают с первых строк и погружают в атмосферу доверительной беседы со старым другом! В формате PDF A4 сохранен издательский макет.
В первой части книги «Дедюхино» рассказывается о жителях Никольщины, одного из районов исчезнувшего в середине XX века рабочего поселка. Адресована широкому кругу читателей.
Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.