Очерки, рассказы, статьи, дневники, письма - [5]

«Тюмень — первый сибирский город… Основан в 1586 году… расположен на правом берегу реки Туры… разбросан на неровной местности.

В центре есть две-три прямые улицы».

Я поднял глаза от записной книжки.

Да, улицы здешние нельзя назвать прямыми…

Окно нашего номера выходит на перекрёсток.

Одна улица скачком бежит вниз, в овраг. Другая, как пьяная, выписывает какие-то дикие вавилоны и скатывается в большую лужу. По берегу лужи бегают-посвистывают кулички. Напротив — деревянный дом с мезонином. Ничем не возмущённая пыль на немощёной дороге. Парочка на лавочке у ворот. Сибирский разговор — кедровые орешки.

Тихонько тренькает балалайка.

День, а тянет подремать. Вдруг громкая с присвистом песня:

Эй, комвзвод,

Даёшь пулемёт,

Даёшь батарею,

Чтоб было веселее!

Стучат окна, высовываются встревоженные лица. Испуганно кидается пыль из-под ног крепко шагающих призывников в штатском. Сзади — шумная ватага ребятишек, бузливой молодёжи.

И кажется: в город вошли красные…

Громкая песня стряхнула дрёму. Опять хватаю записную книжку.

«…Тюмень… самый оживлённый торговый и промышленный пункт во всём Тобольском округе. …Пункт железного пути и начало великого водного пути, прорезывающего всю Западную Сибирь».

Разом вспомнились свистки паровозов, грохот пролёток, какие-то бородачи с мешками, какие-то экспедиции с рюкзаками за спиной. Что твой Свердловск! Это — вокзал Тюмени.

И пристань: весь в электричестве, белый, как салфетка, пароход. На том берегу Туры — огни, гремит железо, мелькают тени — даром что ночь. Там — судостроительные верфи, механические, машиностроительные заводы, железная жизнь. Свердловск!

А посерёдке, в центре города — тихий дом с мезонином, болотные кулички.

На пароход забрались с вечера.

Машина-то, она прытко идёт, а сидеть неудобно.

— Обожди, ветер будет, как начнёт пароход швыркать, как начнёт! Будет тебе удобство.

Сквозь сон слышу разговор за окном. Мерно хлопают колёса.

Поднимаю жалюзи, — солнце бьёт в глаза, блеск воды.

Весь день торчим на палубе. Валентин забросил карандаши, пишет акварель за акварелью. Часы текут плавно, неспешно: речное, пароходное время.

Отрадна, тиха гладь неширокой Туры. Отлогие берега — песок да глина, тальник, частый осинник, толстоголовые вётлы.

Долго идёт — и ни одной деревни, ни одного человека. Стайки уток взлетают с заводинок, кулички семенят по грязи. Белые крачки — маленькие, востренькие чайки — трепыхаются в воздухе и вдруг стремглав вонзаются в воду.

Их не пугает неповоротливый наш пароход.

Вот наконец первые лодки. Необычайной формы лодки: с очень высоким носом, с высокой кормой, узкие. Напоминают пироги индейцев.

В них люди с раскосыми глазами, без усов и бороды.

Лодки легко скользят по глади и скоро исчезают в зелени берегов.

Видны только головы да плечи людей. Они медленно летят, летят над травой, скрываются за кустами: лодки ушли протоками.

Берег поднимается и опускается, и вдали на нём видны крыши, над ними минарет, лёгкий полумесяц блестит на солнце.

И кажется: мы — в древнем Сибирском царстве.

«Жорес» — пароход наш — даёт гудок. Колёса хлопают реже. Мы медленно подходим к берегу.

Никакого признака пристани: на сибирских реках пароход обходится и так. Мы даже не заворачиваем, как полагается, носом к течению: «Жорес» останавливается, как шёл, и отдаёт якорь с кормы.

Над невысоким обрывом возникают лошадиные морды. Над ними — головы в бараньих шапках, лица с азиатскими глазами.

С парохода в синих, красных, коричневых, дикого цвета рубахах неторопливо сходят на берег широкоплечие парни. У каждого на плече — ходуля.

Скрываются за обрывом.

Через десять минут они показываются снова. Идут гуськом, попарно. Из двух ходуль у каждой пары носилки. На них — дрова.

Грузчики сбрасывают дрова в машинное и лениво шагают опять на обрыв.

Здесь пароходы не перешли ещё на уголь.

В сутки «Жорес» пожирает девяносто кубометров дров. А сколько за лето?

Широкую просеку в тайге прокладывает за лето каждый сибирский пароход.

Проходит час. Всадники легли грудью на шею лошадям, калякают с пароходскими. На обрыве пестрой гирляндой висят ребятишки.

Татарки устроили на берегу настоящий базар. Продают петухов, масло, яйца, ягоды. Берут нарасхват: на пароходе нет буфета.

«Жорес» даёт долгий гудок и один короткий.

Никто не торопится.

Молодёжь в трусиках лихо скачет с обрыва в воду, ныряет, плавает.

Пароход стоит ещё час. Второй гудок.

Пассажиры с берега подтягиваются на борт. Веселей пошли грузчики:

— Бойся!

Шарахает от них народ, даёт дорогу.

Молодайке в овчинном тулупе понадобилось вот: проскочила вперёд по сходням.

Высокий грузчик в рубахе дикого цвета двинул, будто невзначай, плечом.

— Бойся!

Куда там — бойся! Молодайка давно уж брык с мостков и плавает по грудь в воде. Тулуп раздулся пузырём, не дает потонуть. Хохот.

Достали баграми.

Третий гудок. Пошли.

* * *

Через полчаса молодайка — во всём сухом на баке у развешанного полушубка.

Высокий в дикой рубахе тут же вьётся.

— Гражданочка, смени гнев на милость, выстирай рубашечку. Самим недосуг.

— В воду пхать досуг был?

— По случайности…

Не отстаёт парень. Молодайка ему:

— Да поди привяжи к колесу, к плице-то. До другой остановки так выполощет — и стирать не надо.