Очерки, рассказы, статьи, дневники, письма - [45]
Три недели прошло с начала прикормки ванек. Страха перед ловушкой-кормушкой у них и в помине нет.
Ранним вечером они собираются у сетного дворика и с нетерпением ждут зава. Если он задерживается, идут к его юрташке, усаживаются против двери и вызывают хозяина лаем и тявканьем.
Зав выходит с юколой и топором. Рыбины большие, сухие. Каждую надо разрубить на восемь частей.
Ваньки сидят кругом, ждут.
Отскочит из-под топора мёрзлый кусочек, ванька подпрыгнет и — цоп! — словит его на лету.
Отрубленные куски зав зажимает под мышку: положишь на снег — ваньки сейчас же утащат.
Даже из-под мышки у зава утащить умудряются: подкрадутся сзади и тихонько вытянут.
Смелей всех старые ваньки. Те, что живут поблизости от юрташки и ловушки-кормушки.
Эти считают себя хозяевами сетного дворика и гонят прочь от него молодых и дальних.
Бывает такой, что всех разгонит и сам один так налопается юколы, что больше в него никак не лезет.
Тогда жадный ванька хватает оставшуюся юколу в зубы и бежит прятать её себе про запас — зарывает её в снег.
Только редко достаются ваньке эти запасы: чёрный враг сумеет разыскать их и уничтожить. Чёрный враг ваньки — это ворон. Он днём по следам находит запрятанную ванькой юколу, откапывает её и съедает.
Есть у ваньки и белый враг — большая снежная сова.
Обе эти птицы сильно досаждают песцам и промышленникам. Летом они таскают глупых маленьких щенят-норников. Зимой ворон растаскивает юколу, разбросанную для приманки песцов. Снежная сова, кроме того, поедает множество белых куропаток, а куропатки — пища песцов.
И всё-таки снежная сова полезная птица в нашем песцовом хозяйстве. Главная её добыча — рыжая полёвка, этот яд для песцов: от полёвок ваньки заражаются смертельной кишечной болезнью.
Прежде алеутам выдавали премию за каждого убитого ворона и каждую сову. Я отменил премию за сову.
Пусть этот сильный и ловкий ночной вор утащит несколько десятков белых куропаток, пусть унесёт несколько слабых, неосторожных норников. Зато он уничтожит целую гору песцового яда — тысячи и тысячи вредных маленьких грызунов.
С Северного лежбища отвалили последние матки с молодыми.
Сивучи большими стадами собрались у южных берегов острова. Катер вытащен на берег, машина разобрана. Мы отрезаны даже от Медного.
Штормы по нескольку дней не дают выйти из дому.
Алеуты обшивают лыжи скользкой кожей небольшого тюленя — нерпы. Шьют торбаза (высокие непромокаемые и мягкие сапоги из нерпы), подбивают подошвами из сивучьей кожи. Готовятся к зимнему промыслу.
21 ноября — 20 декабря
Остров Беринга
Из всех юрташек ко мне летят жалобы на обнаглевших ванек. Сильные песцы, живущие поблизости от ловушек-кормушек, становятся полными хозяевами сетных двориков. Никак не подпускают к юколе молодых и дальних.
Молодые и дальние ваньки голодают, тощают, а старики пухнут с жиру.
Плохо, если ванька тощий: шерсть у него слабая, жидкая.
Ожиревший ванька ещё хуже: шерсть на нём сваливается, становится вялой и мягкой, как вата. Такой мех ничего не стоит.
Надо что-то спешно придумать против стариков, а то какой же будет промысел: одни бракованные шкурки.
Я отправился по ухожам посмотреть, чем можно помочь беде. Остановился в юрташке моего друга Андриана Невзорова, в ухоже Толстый мыс.
Первая же ночь выпала ясная, лунная. Забрался в красный домик и стал у окошечка наблюдательной комнаты.
Вот подоспел толстый-претолстый ванька. Он сразу кинулся к кормушке и начал торопливо рвать юколу.
Скоро один за другим вошли во двор ещё пять ванек, тоже довольно толстые. Первый на них огрызался, но они не очень-то испугались, и все пятеро подошли к кормушке.
Пришли ещё трое. Упитанные.
Эти с трудом добились места у кормушки. За ними скользнули во двор четверо тощих. Тут началась драка.
Самый толстый ванька бросился на них, другие помогли, и тощих живо выперли со двора.
Они расселись за решёткой и голодными глазами смотрели, как пируют толстые.
Ещё и ещё подходили ваньки, все с подтянутыми животами и провалившимися боками. Толстые их не пускали во двор.
Девять тощих собрались за решёткой. И все щёлкали зубами, дожидались, пока наедятся толстые.
Один только молоденький ванька, из тощих, никак не мог успокоиться. Он то и дело заскакивал во двор, подкрадывался к кормушке и старался незаметно затесаться между толстяками. Но толстяки не зевали, и ему здорово каждый раз доставалось от них.
Наконец после хорошей трёпки он уселся за решёткой, зализал свои раны и стал внимательно смотреть на толстяков, слегка наклонив голову.
Я с нетерпением ждал, что будет дальше.
Вдруг он залаял, коротко, отрывисто.
Что тут сделалось с толстяками! Вмиг они очутились у решётки, друг через друга поскакали в дверцы и так быстро скрылись с глаз, точно у них выросли крылья.
Исчезли куда-то и восемь тощих.
А девятый, тот, что тявкнул, шмыгнул во двор, подошёл к кормушке и принялся спокойно уплетать юколу.
Я чуть было громко не расхохотался в своей засаде. Ведь этот короткий отрывистый лай у песцов — сигнал: тревога.
И конечно, все ваньки сломя голову бросились врассыпную. А хитрецу только того и надо было.
Прошло с полчаса, пока вернулись перепуганные толстяки. Тощий хитрец успел за это время плотно набить брюшко и убрался от них подобру-поздорову за решётку.
