Очерки по истории зоологии - [123]
В 1832 г. был открыт Зоологический музей Академии наук, тот самый, которого так недоставало К. Бэру в его первый приезд в Россию (ср. стр. 115). Основанием ему послужили коллекции, хранившиеся в петровской «кунсткамере», в большинстве — хлам. Организацией музея занялся новоизбранный академик Иоганн Фридрих, он же Федор Федорович Брандт (1802–1879), рекомендованный петербургским чиновникам и «жрецам науки» самим А. Гумбольдтом. Ф. Брандт обучался в Берлине медицине, а кстати немножко работал по ботанике. Зоологией он занялся в качестве подсобного заработка в бытность свою доцентом ботаники (1828), — начал писать статейки для медицинской энциклопедии. Вскоре вместе с известным энтомологом Ратцебургом он приступил к изданию медицинской зоологии. Эта книга принесла ему славу зоолога, а вскоре и кресло российского академика.
Федор Федорович Брандт (1802–1879).
Ф. Ф. Брандт быстро организовал музой, собрал в нем множество коллекционного материала, привлек к работе нескольких хороших специалистов. Но… много ли сделаешь, имея всего двух консерваторов с оплатой по 714 р. 28 к. серебром в год, а на все расходы по музею 2000 р. серебром в год — сумму, куда меньшую, чем стоимость одного полупарадного обеда царя. И все же музей рос с каждым годом. Консерваторы получали гроши и, чтобы кое-как жить, прирабатывали на стороне; рабочих рук (платных) нехватало: привлекали любителей, отдававших свои время, труд и знания бесплатно. Экспедиции, организованные в большинстве самой Академией, а позже и экспедиции основанного в 1845 г. Географического общества, доставляли богатые материалы, и музей становился средоточием «русской фауны», представленной в нем (как и сегодня) несколько оригинально: множество материала с окраин и почти ничего из средней полосы. Очень много сделал в этом периоде для музея его консерватор, парижанин Эдуард Менетриэ (1802–1861), уделявший особое внимание насекомым. Он и сам сильно пополнил коллекции музея своими сборами из Бразилии и с Кавказа. Кавказское путешествие Менетриэ (1829–1830) дало, между прочим, материал для составления первой крупной фаунистической сводки по восточному Закавказью>[155] (первую энтомосводку дал Франц Фальдерманн (1799–1838), вначале старший садовник Ботанического сада, позже только жуковед, издавший трехтомную «Энтомологическую фауну Закавказья»>[156]).
Став зоологом, Ф. Брандт опубликовал свыше 400 работ. Он писал и об осетровых рыбах, и о стеллеровой корове, о птице додо, китообразных, занимался и палеонтологией, и зоогеографией, и сравнительной анатомией.
Одновременно в Академии работал и К. Бэр, вторично избранный русским академиком (ср. стр. 115). Его деятельность в России — преимущественно исследование фауны и природы обширной страны. Он не только много путешествовал сам, но и организовал ряд экспедиций, а главное — наладил издание «Материалов к познанию России», печатавшихся на немецком языке (1839–1900, 45 частей) и посвященных преимущественно географии, экономике и этнографии, отчасти и зоологии с ботаникой. К. Бэр опубликовал около 300 работ, сделал множество открытий, и вряд ли до сегодня превзойден кем-либо из русских натуралистов, — так разносторонен он был и так много сделал и открыл.
Очевидно, если эмбриолог К. Бэр, способный сутками сидеть над микроскопом и ухитрявшийся по году не выходить за город в свою бытность в Кенигсберге, вдруг сделался путешественником и «описательным зоологом», то причиной тому было не только отсутствие лаборатории, — ее нетрудно было бы устроить. Систематика и фаунистика, отчасти и анатомия — именно этими разделами увлекались зоологи того времени, и крупнейшие имена тогда — имена систематиков и фаунистов. Если так было в З. Европе, то тем понятнее, что это произошло и в России: колоссальная территория неизученной страны, богатейшая фауна, полная неожиданностей, конечно, влекли к себе исследователей. А еще… еще и трудновато было заниматься решением «общих вопросов» и проблем: казенное, библейское толкование никого не привлекало (да и что было с ним делать: все ясно и понятно — крестись и славословь творца), а всякое «вольнодумство» грозило многими неприятностями. Николай I не любил шутить, и под «родительской» опекой этого царя и его голубомундирных помощников, вооруженных батистовыми носовыми платками и носивших всяческие немецкие фамилии, даже немцы должны были сидеть тихо, не решать «проблем» и ходить по праздникам к обедне или в кирку, смотря по вкусам и паспорту. Этот период полного застоя в разработке общих вопросов был временем исследований, — вернее, первых попыток исследований фауны, временем создания школы русских систематиков и фаунистов, школы, занявшей позже первое место в мире и по сей час никому его не уступившей.
Крупного размаха исследователем, соперником Палласа на звание «отца» русской фаунистики и зоогеографии, был Эдуард Александрович Эверсманн (1794–1860), сын бергмейстера русской службы и основателя златоустинского завода. Он родился в Германии, учился в четырех университетах и к 22-м годам имел магистерскую и две докторских степени. В конце 1816 г. Эверсманн переехал в Россию, отправился на Урал и здесь вскоре поступил врачом на златоустинскую оружейную фабрику: медицина была его специальностью. Природа Урала так заинтересовала врача, что он принялся собирать зоологические, отчасти и ботанические коллекции. Он даже съездил на берега Каспия и к хивинской границе, за что и был произведен в чин надворного советника (большой чин для фабричного врача — штатский подполковник).
