Очерки по истории революционного движения в России XIX и XX вв - [64]

Таким образом Россия получила, возможность развить свой вывоз в Персию, о котором я уже говорил. Это был прямой результат русско-английского соглашения. Русско-английский конфликт был, таким образом, снят, и поскольку он был снят, понятно, прекратились всякие дела на Дальнем Востоке; они были отложены в сторону и сейчас же, можно сказать, автоматически, внимание и русской дипломатии, и русских военно-морских сфер переносится на Ближний Восток. Уже в конце 1907 г. английский посол имел разговор с русским министром иностранных дел, тогда А. П. Извольским, впоследствии русским послом в Париже, и персонально одним из главных виновников мировой войны. Если искать персональных виновников мировой войны, то придется назвать по этой линии Пуанкаре с французской стороны, Эдуарда Грея — с английской и Извольского — с русской. Так вот, этот Извольский, который был тогда не послом в Париже, а русским министром иностранных дел, в конце 1907 года, повторяю, имел разговор с английским послом в Петербурге, и тот ему намекнул прямо, что если бы Россия теперь занялась Ближним Востоком, то она не встретила бы противодействия со стороны Англии.

Эту английскую позицию нужно все-таки немножко пояснить. Англия крайне нервно относилась всегда к делам Ближнего Востока, поскольку через этот Ближний Восток, через восточную часть Средиземного моря, лежит кратчайший путь из Англии в Индию. Поэтому Англия еще в 70-х годах XIX века скупила, например, все акции Суэзского канала и стала в порядке буржуазных правоотношений хозяином этой мировой артерии. Хотя этот канал с точки зрения буржуазного права есть нечто нейтральное, но так как все акции в английском кармане, то естественно, что фактически он принадлежит англичанам. Англия, таким образом, принимала вое меры к тому, чтобы на этом кратчайшем пути из Англии в Индию никто не мог утвердиться. Отсюда чрезвычайная нервность Англии, в период англо-русского конфликта, к попыткам России утвердиться в проливах, т.е. утвердиться чрезвычайно близко к этому пути. Если бы русский флот имел стоянку в Дарданеллах, то, конечно, он в любой момент мог бы перерезать этот путь и таким образом поставить Англию перед величайшими затруднениями. Но после Цусимского сражения русского флота не существовало. То, что было в Черном море, с точки зрения англичан, было величиной совершенно ничтожной, quantité négligeable, как говорят французы. Не английский флот могли испугать 5 —6 устаревших броненосцев, которые плавали между Севастополем, Одессой и Новороссийском. Россия, таким образом, с этой стороны стала для Англии совершенно безопасной.

Но в то же самое время, с конца XIX века, в этом неудобном для англичан месте с чрезвычайной назойливостью начинают выступать другие конкуренты Англии: появляется на сцену германский империализм. В 1898 году император Вильгельм с необыкновенной Помпой совершает поездку в Иерусалим, при этом останавливается во всех попутных городах, в Константинополе, в Дамаске, произносит политические речи, которые, как и все речи этого почтенного монарха, представляли собой верх политической бестактности. Словом, производится колоссальный шум, явно показывающий, что немцы собираются утвердиться в этом месте. Особенно была характерна речь Вильгельма в Дамаске, где он’ рассыпался в любезностях перед мусульманским миром, говорил, что лучшего друга, чем Германия, у мусульман нет и не может быть. А нужно сказать, что одной из привилегий англичан было как раз быть лучшим другом мусульманского мира. Вся мощь Англии держится на влиянии ее на мусульман, — это главная ее опора в Индии, и вдруг является германский император, который говорит, что есть лучший друг мусульманского мира, чем даже англичане, — это он, Вильгельм.

С этого началось. А в следующем 1899 году Германия получает в Турции концессию: концессию на постройку железной дороги от Константинополя до Багдада и далее к Персидскому заливу. Это было в 1899 году, а в 1902 г. концессия была подтверждена. И в то же самое время немецкие, пан-германские публицисты, немецкие писатели типа Рорбаха и Ревентлова, начинают писать вещи совершенно невообразимые. Рорбах выпускает брошюру о багдадской дороге, где подробно развивает идею, как легко может какое-нибудь иностранное государство при помощи багдадской железной дороги захватить Суэзский канал к Египет. Я не знаю, в какой литературе была бы возможна такая вещь. Какая цензура в мире не схватила бы автора за шиворот, и не сказала бы: позвольте, вы про себя думайте, что вам угодно, но не пишите; ведь, англичане это сейчас же прочтут. Но Рорбах это написал с величайшей самоуверенностью, немцы ее с еще большей самоуверенностью напечатали, с такой же самоуверенностью, с какой император Вильгельм произносил свои речи в Дамаске и в других местах.

Совершенно естественно, что англичане зашевелились и в английском парламенте раздались речи, что Англия не может допустить утверждения какой бы то ни было державы на берегах Суэзского канала и Красного моря. При этом англичане в достаточной степени прямо и откровенно заявили, что это единственный повод, который может заставить их выйти из своей миролюбивой позиции, и, кажется, лорд Лансдаун, тогдашний министр иностранных дел, впервые по поводу возможного появления на Персидском заливе немцев заявил о пушках, как о последнем аргументе. Действительно, английский колониальный империализм был до чрезвычайности затронут всеми этими проектами.