Очерки пером и карандашом из кругосветного плавания в 1857, 1858, 1859, 1860 годах - [81]

Вследствие столкновений этих противоположных взглядов, в обиходе экономических споров беспрестанно обращаются несколько совершенно оконченных и разрешенных вопросов, сделавшихся уже для всех общим местом. Так, отдача сахалинских копей в частные руки… «Не американцам ли? перебивают оптимисты: да они у нас весь Сахалин отнимут»; на что пессимисты стараются доказать, что отдать разработку копей компании на акциях, не значит еще отдать остров и проч. На втором плане стоят китайцы, которых нужно переселять на Амур, по примеру Америки, так как на Амуре недостает рабочих рук. Пессимисты, которые, как можно было заметить, вместе и прогрессисты на Амуре, доказывают выгоду этих переселений; оптимисты же совершенно довольны количеством рук 27-го экипажа, который и по морям ходит, и казармы строит, и уголь ломает: «Пошлите русского человека куда хотите, говорят они, дайте ему только топор в руки, и он вам сделает, что угодно.» Но все это мы слышали давно и в России; все это очень надоело.

Наконец, есть еще любимый предмет, относительно которого столкновение мнений является с большею силой, и вопрос переходит из области политической экономии в область поэзии; это железная дорога от Амура до Нижнего Новгорода. Но я не привожу разговоров и споров об этом предмете, потому что ничего не слыхал о нем хотя сколько-нибудь дельного.

Как видите, обе крайние стороны высказывают и много нового, и много разумного. Надо ли искать истины в золотой средине? He знаю. Будущее скажет, кто прав и кто виноват. Обратимся лучше к николаевскому обществу, хотя и о нем нечего сказать нового: как будто город вовсе не за 12 тысяч верст от Москвы или Тулы. Общество Николаевска состоит, большею частью, из служащих лиц, и потому все группируется около нескольких центров первой величины, которые и дают тон окружающим. Комические особенности маленького города, где известны даже сокровеннейшие замыслы всякого, являются здесь в ярком свете и с местным колоритом. Говорят, — да и должно быть так, — что здесь, на благодатной почве, раздолье сплетням и пересудам, и к довершению всего страшная скука, поглощающая собою все и всех.

Иногда в Николаевске веселятся; но случается, что вы являетесь по приглашению на бал, осматриваетесь и не видите ни одной дамы. Напрасно доморощенный оркестр играет, для поддержания духа сконфуженного гостя, кавалерийский генерал-марш: «Всадники, други, в поход собирайтесь»; напрасно извиняются сконфуженные хозяева, называя городских дам такими именами, какими их даже в повестях никогда не называют, — комнаты пусты до тех пор, пока некоторые деспотические мужья неоднократною посылкою на дом не настоят на том, чтобы супруги их явились. Но иногда, говорят, эти собрания бывают и веселы; разыграется обер-офицерская кровь, молодежь не щадит себя для удовольствия дам и старших, и расходившиеся супруги отводят души свои в увлекательной восьмерке, местном lancier, с особыми фигурами: «задний перебор дам», под мотив:

На ноги поставила,

Танцевать заставила, и т. д.

Из Эддо [15]

Тайфун. — Рыбаки. — Юкагава. — Эддо. — Чиновники — Прогулка по городу. — Народ. — Процесии. — Харакири. — Обед. — Нипон-Бас. — Религия японцев и их храмы. — О'сиро. — Побиение камнями. — Торжественный въезд графа Муравьева. — Землетрясение. — Японские лавки. — Японская вежливость. — Женщины. — Гора золотого дракона. — Трагическое происшествие в Юкагаве — Озио и японские эпикурейцы.

Желание наше исполнилось: Пластун назначен был состоять в эскадре, сопровождавшей графа Муравьева в Эддо. 25 июля с утра развели пары, и мы, вместе с корветами Рында и Гридень, вышли в море. Хорошо знакомая нам гора, возвышающаяся конусом над Хакодади, повертывалась своею южною стороною, по мере того как мы ее огибали. Все скалы и тропинки, по которым мы так часто ходили зимой, по которым влачили «свою задумчивую лень», ясно виднелись; вот и пещера, сияющая своею темнотою на белом песчанике; вот и каменные ворота, где так гармонически разбивается морская волна, обдавая брызгами камни и берег. Обогнув полуостров, через перешеек, мы увидели мачты джонок и фрегата Аскольд, оставленного нами на рейде. Вот потянулись справа и слева неясные берега Сангарского пролива. Наконец и ничего не стало видно, кроме моря и неба, вечной картины мореплавателей.

Через несколько дней; желая определиться, мы приблизились к берегу Нипона. Погода была хорошая, только страшная духота наводила иногда сомнение. С юга показалась мертвая зыбь, скоро сделавшаяся громадною. Барометр быстро пошел книзу, и духота до такой степени увеличилась, что давила грудь и грозила бедой. «что-нибудь да будет!» говорили все. Приказано было разводить пары, чтоб удалиться от берега. Начали налетать порывы, с каждым разом становясь сильнее и сильнее. Как повторяемые мотивы музыкальной пьесы, сливаясь звуками, взаимно пополняя друг друга и постепенно усиливаясь и разрастаясь, оканчиваются гармоническим fortissimo, так точно сначала слабые дуновения ветра, усиливаясь и крепчая, оканчиваются налетающим ураганом. Тут уже не уследите за звуками. Гул ветра, свист между снастями; потоками льющийся дождь, рев волн, вливающихся с обоих бортов, крик команды — все это, кажется, кружится в воздухе, поднятое вихрем… Даже ощущения мешаются: волны вы слышите, шум их, кажется, видите! Паруса закреплены, люки наглухо законопачиваются, то есть сидящие внизу лишаются света и воздуха, — одна из самых некомфортабельных и прозаических сторон шторма: душно, мокро от вливающейся воды даже сквозь законопаченные люки. «Что барометр?» часто спрашиваете вы. «Падает», отвечают сверху, и вы ждете, что же еще будет?..