Очерки об историописании в классической Греции - [19]

Как известно, «отцом истории» называют Геродота, и эта традиция не изобретена современной историографией, а восходит к самой античности (например: Cic. De leg. I. 1. 5). Говоря строго формально, такое определение не вполне верно. Геродот не был самым первым в мире историком; его нельзя назвать даже первым из античных историков — в том смысле, что не его перу принадлежал наиболее ранний из исторических трактатов, созданных в Древней Греции[137]. И тем не менее, если исходить из духа, а не из буквы факта, в цицероновской характеристике, цитируемой из поколения в поколение во всех трудах о Геродоте, все-таки содержится значительная доля истины. Историописание «догеродотовской» эпохи существовало, но не оно легло в основу последующей историографической традиции. Труд Геродота настолько затмил творения его предшественников — логографов (Гекатея и др.), что эти последние, насколько можно судить, довольно скоро вообще практически перестали читаться и переписываться. Как следствие, все они безвозвратно погибли, не считая незначительных фрагментов, и не оказали заметного влияния на дальнейшую эволюцию исторической науки. А труд Геродота остался в веках.

Но, если сказанное справедливо, Геродот по справедливости должен разделить титул «отца истории» со своим младшим современником — Фукидидом, в творчестве которого античная историография, лишь недавно возникшая, достигла своего пика, наивысшего уровня[138], впоследствии так ею и не превзойденного. Да что говорить только об античности: и по сей день все мы, работающие в самых разных областях исторического знания, являемся прямыми наследниками этих двух великих древнегреческих историков. Их фундаментальные труды, как две колонны, гордо стоят у входа в «храм Клио», начиная собой историю как научную дисциплину.

Тем более интересен и даже парадоксален тот факт, что, сравнивая «Историю» Геродота и «Историю» Фукидида, нельзя не поразиться тому, как непохожи друг на друга эти произведения, разделенные лишь несколькими десятилетиями[139]. Различия до такой степени велики, что их нельзя отнести на счет расхождений стилистического порядка и даже на счет своеобразия исследовательских методов двух ученых. Как мы попытаемся показать, речь следует вести именно о двух разных типах исторического сознания, один из которых пришел на смену другому как раз в хронологических рамках V в. до н. э.

В первую очередь бросаются в глаза именно отличия в стиле: они настолько существенны, что влияют даже на жанровые характеристики двух интересующих нас литературных и научных памятников. Сочинение Геродота часто — и совершенно справедливо — относят к категории «эпической историографии»[140], тем самым сближая его с героическим эпосом, представленным на греческой почве прежде всего поэмами Гомера. Что же касается труда Фукидида, то он дает несравненно больше оснований для параллелей с драматическим жанром, с классической трагедией, и такие параллели неоднократно проводились[141].

«Истории» Геродота в высшей степени свойственно «эпическое раздолье» (термин, традиционно употребляемый филологами в отношении «Илиады» и «Одиссеи»). Автор щедро делится с читателями самыми разнообразными сведениями, сплошь и рядом отклоняется от основного предмета своего интереса — Греко-персидских войн, чтобы дать обширные экскурсы на самые неожиданные темы: то о переселениях эллинских племен много веков назад, то о становлении царской власти в далекой Мидии, то о нравах скифов, то о разливах Нила, то о каких-нибудь муравьях величиной с собаку, стерегущих индийское золото… «История» Фукидида — полная противоположность: ее автор строго придерживается одного сюжета — предпосылок, начала, хода Пелопоннесской войны. Нельзя сказать, что в этом сочинении совсем нет экскурсов. Но они немногочисленны, обычно кратки, а главное — всегда концептуально и композиционно мотивированны. Если труд Геродота производит порой впечатление повествования бессистемного до хаотичности, то труд его младшего современника, напротив, весьма стройно и четко структурирован.

Геродот раскован и информативен — Фукидид точен и аккуратен. Первый (если прибегнуть к аналогии, взятой на этот раз из области изобразительного искусства), подобно живописцу, наносит на полотно новые и новые мазки, создавая пеструю и красочную картину; второй скорее напоминает скульптора — он работает, отсекая всё лишнее. А порой элиминируется даже и такой материал, который мы никак не назвали бы лишним.

Здесь мы выходим на проблему пропусков и умолчаний у Фукидида, исключительно важную для понимания творчества этого историка, но пока еще не получившую однозначного решения[142]. Суть проблемы заключается в том, что великий афинский историк, практически никогда не прибегая к прямым искажениям фактов и в этом отношении всегда оставаясь в рамках объективности, с другой стороны, вполне мог — и не так уж редко — в силу различных причин вообще не упомянуть в соответствующем контексте о том или ином, даже весьма важном, событии, попросту проигнорировать такое событие в том месте, где ему надлежало бы появиться. Достаточно привести