Очерки Москвы - [15]
РОГОЖСКАЯ ЧАСТЬ
Есть места и много улиц в Москве, которые как-то невольно заставляют призадуматься над формою, в какую сложились они под могучим влиянием общего хода прошлого, и над тем выражением, которое они приняли постепенно, незаметно даже для себя. Особенно поражает в них всякого, не жившего в этих местах и еще не свыкнувшегося с их жизнью, разнохарактерное разно. образце — не говорим, их внешности или обстановки, но более, так сказать, их внутренней жизни. Таких улиц по преимуществу много в больших городах, где большею частию слагалась жизнь того или другого народа или куда полною волною приливали исторические события. Характер обстановки носит на себе много следов той меры, как много или мало была задета данная местность этими волнами в общем их разлитии, даже и в не переносном смысле. В Петербурге, например, во многих местах, близких к Неве, еще до сих пор видны нарезы высоты воды наводнения 1824 года. Как в Париже и до сих пор, несмотря на деятельную перестройку, на каждом шагу многих улиц и площадей читаешь историю его прошлого, так точно и в Москве многие улицы, при всем их однообразии, резко выдвигают пред нами те или Другие формы многообразной русской жизни.
Берем, для примера, Рогожскую с примыкающей к ней Таганкой во всем ее широком просторе, вплоть До границы ее с другим бытом — до Рогожской заставы, как одну из самых характерных сторон Москвы. Рогожская вместе с Замоскворечьем носит на себе особенный характер, заставляющий иногда слагать и рассказывать о ней чудеса в обществе Тверской, Пречистенки и вообще в так называемом цивилизованном, действительно богато награждена многими чудесами принимая это слово в относительном смысле, эту мы желали бы поставить в параллель другой, с чтением, с занятиями ума, одним словом, с обстановкою, которая большею частию теперь лишь в воображении…
Кто-то с сердцем сказал при громких и общих криках о прогрессе: «Э, полноте, что такое говорите вы о нашем прогрессе — прогресс у нас только на некоторых улицах». В этих словах много желчи, но в них много и правды. Действительно, вдумчиво всматриваясь хотя бы в разные стороны Москвы, невольно приходишь к этому не совсем ободряющему заключению: прогресс у нас покуда еще на некоторых улицах и исторические перевороты неодинаково действуют на все пространство: есть много местечек и уголков, даже ~и в просвещенной Москве, куда они достигают очень слабо. Одно из таких пространств, бесспорно, представляет Рогожская с ее сродственницами. Будем беспристрастны, разберем это само собой высказывающееся положение подробно, шаг за шагом, без всяких хвалений чего бы то ни было или голословных осуждений…
Исстари известно, что Москва — чисто русский город и что в нем борьба нового и старого выказывается ярче, нежели где-нибудь в ином месте. Деление города на две неравные половины, на заречную и содержащую в себе Кремль и главные улицы, выказывает это наглядно и, так сказать, осязательно. Характер жизни той и другой половины (разумеется, в общем, в массе, а не в исключениях той и другой стороны) разительно разнится и представляет много одна на другую не похожих особенностей; если вмешать сюда прогресс, то, кажется, никто и не будет спорить, что он в большей степени — в незаречной стороне.
Заречная сторона представляет, с одной стороны, какие-то странные, тупеющие и оседающиеся стороны московской жизни; с другой — упрямый, самостоятельный быт. Большинство живет, растет и строится там по призванию, по своей задушевной цели, иные живут по привычке, иные по неволе, многие там только и дома… Одна характеристика населения много уже намекает на самый быт. Заречная сторона — страна по преимуществу купеческая, хотя и мало промышленная. Среди этого господствующего там класса — менее— всего столбовых дворян, еще менее людей науки; немало мещанства и ремесленников, торговцев, трактирщиков и подрядчиков, множество ямщиков и людей, занимающихся извозом, не менее духовенства, мало докторов, много отживающего подьячества и людей чиновных, женившихся на купчихах, много людей, живущих милостями, ютятся также люди и вольных профессий. Значит, быт самостоятельный, феодальный, с приживальщиками, быт по форме своей почти средневековый…
Значительное пространство, начиная от Яузского моста, с одной стороны — к Таганке, с другой — к Рогожской: собственно Таганка с ее обширным рынком, потом две Алексеевские, Большая и Малая, собственно Рогожская с ее рынком, ввиду Андроньева монастыря, с Тележной, с одной стороны, с другой — со спуском к прилегающей Нижегородской железной дороге, кончающаяся чем-то вроде выселка с богатою Новоблагословенною церковью влево и с побочным переулком Дурным и местечком Воксалом, потом от Таганки Большими и Малыми Каменками вплоть до Спаса-Нова, — все это пространство составляет часть города с особенным оригинальным, исключительным характером.
Сейчас же у Яузского моста местность эта начинается развалинами с обеих сторон, с лепящимися рядом будкой и полуразвалившимися воротами, в которые можно любоваться чистотою и опрятностию внутренности двора и старыми, ветхими, грязными надворными строениями, промежду которыми как-то еще умудряются ютиться красильня и еще какие-то заведения. Будто на радость всем нам, поклонникам новизны, имеющим случай въезжать в этот мир первый раз, встречается здесь знаменательное предзнаменование, что все старое, даже и в Москве, рушится и близко к своему концу… Достойно завершив свой путь и переход от более цивилизованной стороны в страну заречную Яузским мостом и окружающими его прелестями, полюбовавшись на текущую краской лужу Яузу, наткнувшись на развалины и будку, въезжаешь в другой маловедомый мир, и каково должно оыть удивление новичка, когда вместо всего дряхлеющего, как в его воображении укладывается поначалу старый мир, он во всю длину Таганской и Рогожской, куда бы ни поехал, встречает большие, богатые, каменные палаты, широкие улицы, обширные площади с длинными рядами лавок, высоко возносящиеся церкви, особенно громадный их размер и богатство обстановки, и новое, для него непонятное, вдруг охватывающее затишье… Что же это такое? — спрашивает он, — это что-то странное, что-то особенное…
Константин Петрович Победоносцев — один из самых влиятельных чиновников в российской истории. Наставник двух царей и автор многих высочайших манифестов четверть века определял церковную политику и преследовал инаковерие, авторитетно высказывался о методах воспитания и способах ведения войны, давал рекомендации по поддержанию курса рубля и композиции художественных произведений. Занимая высокие посты, он ненавидел бюрократическую систему. Победоносцев имел мрачную репутацию душителя свободы, при этом к нему шел поток обращений не только единомышленников, но и оппонентов, убежденных в его бескорыстности и беспристрастии.
Заговоры против императоров, тиранов, правителей государств — это одна из самых драматических и кровавых страниц мировой истории. Итальянский писатель Антонио Грациози сделал уникальную попытку собрать воедино самые известные и поражающие своей жестокостью и вероломностью заговоры. Кто прав, а кто виноват в этих смертоносных поединках, на чьей стороне суд истории: жертвы или убийцы? Вот вопросы, на которые пытается дать ответ автор. Книга, словно богатое ожерелье, щедро усыпана массой исторических фактов, наблюдений, событий. Нет сомнений, что она доставит огромное удовольствие всем любителям истории, невероятных приключений и просто острых ощущений.
Мемуары известного ученого, преподавателя Ленинградского университета, профессора, доктора химических наук Татьяны Алексеевны Фаворской (1890–1986) — живая летопись замечательной русской семьи, в которой отразились разные эпохи российской истории с конца XIX до середины XX века. Судьба семейства Фаворских неразрывно связана с историей Санкт-Петербургского университета. Центральной фигурой повествования является отец Т. А. Фаворской — знаменитый химик, академик, профессор Петербургского (Петроградского, Ленинградского) университета Алексей Евграфович Фаворский (1860–1945), вошедший в пантеон выдающихся русских ученых-химиков.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Эту книгу можно назвать книгой века и в прямом смысле слова: она охватывает почти весь двадцатый век. Эта книга, написанная на документальной основе, впервые открывает для русскоязычных читателей неизвестные им страницы ушедшего двадцатого столетия, развенчивает мифы и легенды, казавшиеся незыблемыми и неоспоримыми еще со школьной скамьи. Эта книга свела под одной обложкой Запад и Восток, евреев и антисемитов, палачей и жертв, идеалистов, провокаторов и авантюристов. Эту книгу не читаешь, а проглатываешь, не замечая времени и все глубже погружаясь в невероятную жизнь ее героев. И наконец, эта книга показывает, насколько справедлив афоризм «Ищите женщину!».
Оценки личности и деятельности Феликса Дзержинского до сих пор вызывают много споров: от «рыцаря революции», «солдата великих боёв», «борца за народное дело» до «апостола террора», «кровожадного льва революции», «палача и душителя свободы». Он был одним из ярких представителей плеяды пламенных революционеров, «ленинской гвардии» — жесткий, принципиальный, бес— компромиссный и беспощадный к врагам социалистической революции. Как случилось, что Дзержинский, занимавший ключевые посты в правительстве Советской России, не имел даже аттестата об образовании? Как относился Железный Феликс к женщинам? Почему ревнитель революционной законности в дни «красного террора» единолично решал судьбы многих людей без суда и следствия, не испытывая при этом ни жалости, ни снисхождения к политическим противникам? Какова истинная причина скоропостижной кончины Феликса Дзержинского? Ответы на эти и многие другие вопросы читатель найдет в книге.