Очерки Лондона - [12]

Гулять по этому обширному и въ своемъ родѣ замѣчательному кладбищу и предаваться размышленіямъ, которыя невольно рождаются въ душѣ во время прогулки, принадлежитъ къ числу нашихъ любимыхъ удовольствій. Здѣсь мы, время отъ времени, примѣряемъ или фракъ, уснувшій для моды сномъ непробуднымъ, или бренныя останки пестраго жилета, украшавшаго кого нибудь изъ подобныхъ намъ созданій, и стараемся, по виду и фасону одежды, представить себѣ бывшаго владѣтеля. Мы углубляемся въ подобныя размышленія до такой степени, что казалось, какъ будто цѣлые ряды разнокалиберныхъ фраковъ опрометью спрыгивали съ своихъ гвоздиковъ и застегивались вокругъ стана воображаемыхъ нами лицъ; разноцвѣтные панталоны, въ такомъ же количествѣ, бросались на встрѣчу своимъ собратамъ; жилеты рвались отъ нетерпѣнія присоединиться къ своимъ неизмѣннымъ товарищамъ; и наконецъ полъ-акра башмаковъ быстро находили себѣ ноги и выступали на безмолвную улицу съ такимъ стукомъ и шумомъ, что мы невольно пробуждались отъ нашихъ сладкихъ мечтаній и съ видомъ замѣшательства уходили домой, представляя изъ себя предметъ изумленія для добрыхъ обитателей улицы Монмаутъ и предметъ сильнаго подозрѣнія для полицейскихъ надзирателей, на противоположномъ углу улицы.

Однажды, занимаясь этимъ пріятнымъ развлеченіемъ, мы старались подобрать пару полу-сапожекъ для составленнаго въ вашемъ воображеніи идеала, но, какъ будто нарочно, ни одна изъ паръ не приходилась по мѣркѣ. Мы уже хотѣли оставить свое намѣреніе, какъ вдругъ взоры ваши остановились на нѣсколькихъ парахъ платья, выставленныхъ напоказъ изъ окна. Эта неожиданность поразила насъ. Хотя платья были сдѣланы для различныхъ періодовъ человѣческаго возраста, но видно было, что всѣ они принадлежали одной и той же особѣ, что они носились этой особой, и теперь, по одному изъ тѣхъ странныхъ стеченій обстоятельствъ, которыя случаются довольно рѣдко, явились для продажи въ одну и ту же лавку. Идея показалась намъ весьма прихотливою, и мы еще разъ взглянули на платья, съ твердою рѣшимостью не отрываться отъ нихъ скоро. Чѣмъ болѣе мы смотрѣли на нихъ, тѣмъ сильнѣе убѣждались въ безошибочности перваго впечатлѣнія. На этихъ тлѣнныхъ нарядахъ была написана цѣлая человѣческая жизнь, и написана такъ ясно, какъ будто передъ нами лежалъ пергаментъ съ автобіографіей какого нибудь человѣка.

Первый изъ выставленныхъ нарядовъ похожъ былъ на изношенный и перепачканный остовъ пары платья. Это былъ одинъ изъ тѣхъ прямыхъ синихъ суконныхъ чехловъ, которыми обыкновенно покрывались дѣти до употребленія туникъ и перевязей — этихъ изобрѣтательныхъ выдумокъ для обнаруженія полной симметріи дѣтскихъ формъ, особливо, когда послѣднія зашнуруются въ чрезвычайно узкіе корсажи, украшенные на обоихъ плечахъ двумя рядами пуговицъ, и когда надъ этими корсажами надѣнутся панталоны такъ высоко, что ноги принимаютъ самый неестественный видъ: какъ будто онѣ начинаются прямо отъ верхней части груди. Мы съ перваго раза рѣшили, что эта одежда дѣтская, и что она принадлежала лондонскому мальчику, судя по коротенькимъ размѣрамъ рукъ и ногъ, которые такъ свойственны юному возрасту, встрѣчаемому на улицахъ Лондона, и по мѣшковатости или выпуклости на панталонахъ около колѣнъ. Очевидно было, что мальчикъ принадлежалъ къ числу вольноприходящихъ какого нибудь пансіона. Еслибъ онъ былъ постоянный пансіонеръ, то, вѣроятно, ему не позволили бы такъ много возиться на поду и до такой степени обшмыгать панталоны. Безчисленное множество пятенъ около кармановъ, отъ какой-то липкой матеріи, — пятенъ, которыхъ не могло вывести искусство опытнаго лавочника, ясно обнаруживали, что у мальчика была добрая мать и часто баловала его деньгами на лакомства. Родители его были люди порядочные, но необремененные богатствомъ, иначе онъ не таскалъ бы такъ долго этой пары платья, и другой, состоящей изъ полосатыхъ панталонъ и курточки, въ которыхъ ходилъ въ ближайшую школу учиться писать, и притомъ весьма черными чернилами, если судитъ по мѣсту, объ которое онъ постоянно вытиралъ свое перо.

Этотъ нарядъ замѣненъ былъ впослѣдствіи миніатюрнымъ фракомъ. Послѣ кончины отца, мать помѣстила мальчика въ какую-то контору. Долго носилась эта пара платья: время обнаружило на ней бѣлыя полосы около швовъ и самую ткань; но, несмотря на то, она сохранила ту чистоту, съ которой вышла изъ подъ руки портного. Бѣдная женщина! Мы воображаемъ ея принужденную радость и веселье за скудной трапезой и ея сбереженія лакомыхъ блюдъ для своего любимаго дѣтища. Ея постоянное безпокойство за будущее благополучіе сына, ея гордость за его прекрасное поведеніе отравлялось иногда самою горькою, ядовитою мыслію. Ну что, если съ достиженіемъ возмужалаго возраста охладѣетъ въ немъ прежняя любовь, если изгладится изъ его души сыновняя привязанность, если забудутся всѣ его прежнія обѣщанія? О! это было бы убійственно для матери! Одно безпечное слово, одинъ холодный взглядъ навсегда разрушили бы ея. обворожительныя надежды!… Воображеніе такъ живо рисовало намъ всѣ эти сцены, какъ будто онѣ совершались, передъ нашими глазами.

Каждому изъ насъ извѣстно, что подобныя вещи случаются ежечасно. Но, несмотря на то, когда мы увидѣли, или, лучше сказать, вообразили, что, впрочемъ, одно и тоже, перемѣну въ молодомъ человѣкѣ, намъ сдѣлалось до такой степени грустно, какъ будто возможность подобной перемѣны представлялась намъ въ первый разъ. Слѣдующая пара платья была прекрасна, но неопрятна; она обнаруживала большія притязанія на щегольство, но въ чистотѣ далеко уступала своей изношенной предмѣстницѣ. Признаки праздности и общества разгульныхъ товарищей говорили, намъ, что спокойствіе матери въ этотъ періодъ быстро исчезало. Намъ нетрудно было представить себѣ этотъ нарядъ… представить?… мы легко могли видѣть его! мы даже