Очерки истории Левобережной Украины (с древнейших времен до второй половины XIV века) - [157]

Еще одно замечание по поводу политической тенденции автора «Слова» и его настроений. Автор «Слова о полку Игореве» — патриот своей страны, своей отчизны. Он поет «старые времена», вспоминает сильных князей, героев древних времен, былые битвы и успехи русских. Он осуждает княжеские «крамолы» и самих князей, говоря, что они прекратили борьбу с «погаными», забросили это великое дело, занялись мелкими спорами и ссорами между собой, перераставшими в усобицы, осуждает их стремление друг у друга отобрать земли («се мое, а то мое же»).

Симпатии автора «Слова о полку Игореве» на стороне «старых князей», последних «каганов» Руси, совершавших славные походы и покорявших соседние племена и земли. Боян не может помириться с усобицами, «нестроением», с разорением русских земель, с тем, что князья своей враждой превратили Русь в объект нападений половцев. В. Ржига отмечает, что автор «Слова» «не может отрешиться от прошлого: он во власти старых отживающих идей о том, что право владения всей русской землей принадлежит единому княжескому роду в целом, возглавляемому старейшим в роде, и о том, что порядок владения отдельными областями определяется очередью старшинства. Он идеализирует давно минувшие времена Владимира Мономаха (противопоставляя ему Олега Святославича, типичного князя времен феодальной раздробленности, начавшего «крамолы» — борьбу за уделы, которого он осуждает. В. М.), когда успешно преодолевали сепаратизм отдельных княжеских выступлений, и горько жалеет, что Мономаха нельзя было «пригвоздить» к горам Киевским. Устами старейшего в роде великого князя Святослава Всеволодовича он пламенно зовет всех современных ему русских князей объединиться для борьбы с общим врагом — половцами, но его горячие призывы не находят отклика, и он с горечью должен признать, что преемники Владимира Мономаха действуют врозь».[1005] То обстоятельство, что автор «Слова» поет «старые времена» и «старых» князей, отнюдь не указывает на консервативность его взглядов. Наоборот, певец «Слова» — искренний поборник великой, сильной, единой Руси, и другим, как истый патриот, он не мог быть. Взоры его обращены в прошлое по вполне понятным обстоятельствам — только в прошлом он видел те времена, когда на Руси была сильная власть «старых» князей, и неразделенная единая Русь успешно отражала врагов и расширяла свои границы. Чувствуя всю опасность кочевой степи, автор «Слова» призывает князей к единению, оперируя известными ему примерами из прошлого и взывая к авторитету «старых» князей. Но автор «Слова» чужд уныния и пессимизма. «Старое» для него хорошо только потому, что в нем он видит героическое прошлое. Он призывает не к смерти, а к жизни, не к пассивности, а к активности, к борьбе. Он верит в силы своего народа, в свою родину.[1006]

Межкняжеская позиция Бояна объясняется именно подобными политическими симпатиями «певца старого времени», избравшего ныне темой своей «христианско-героической песни» «новые времена», поход своего современника Игоря Святославича. Если трудно определить, кто автор «Слова»: черниговец, как это думает Барсов,[1007] киевлянин, дружинник Святослава Всеволодовича,[1008] или галичанин,[1009] то нельзя не остановиться на интересной мысли В. А. Келтуяла о возможном инициаторе написания «Слова» — Святославе Всеволодовиче. Нам известен один документ, написанный, по-видимому, по его предложению, а именно «Слово о князех». П. В. Голубовский и В. А. Келтуяла считают, что «Слово о князех» было записанной позднее речью, с которой в день празднования памяти Бориса и Глеба, 2 мая 1175 г., выступил в черниговском Спасском соборе епископ или кто-либо другой из черниговского духовенства. Смысл проповеди сводился к требованию подчинения младших князей старшим. В эти годы на черниговский стол претендовал Олег, собираясь занять его в обход имеющего на то большее право по старшинству новгород-северского князя Святослава Всеволодовича. По-видимому, проповедь была произнесена по совету или даже по просьбе Святослава. Она возымела свое действие, настроив паству против Олега, и последний вынужден был отказаться от притязания на черниговский стол, который и занимает по старшинству Святослав Всеволодович. В. А. Келтуяла делает вывод, что Святослав два раза обращается к помощи литературных произведений, ибо оба «Слова» написаны по его инициативе.[1010]

«Лествичное восхождение», характерное для Чернигово-Северской земли, отнюдь не было системой, свойственной только княжеской линии. Этот архаический порядок престолонаследия, выросший на основе княжеско-дружинной, еще полуродовой, организации древних времен, уходящей корнями своими в варварство, столь ярко представленной у кочевых тюркских и монгольских племен,[1011] коренился в общественной жизни, и боярство, городская знать, «земля», духовенство внимательно следили за сохранением всей системы «лествичного восхождения», вмешиваясь каждый раз, когда налицо имелся факт отступления от него. Поэтому нельзя считать, что «паства», т. е. прежде всего боярская верхушка, была лишь статистами во всей этой межкняжеской розни! «Слово о князех» пало на благодатную почву. Святослав мог быть инициатором проповеди, но политическая мысль, изложенная в ней, разделялась черниговским духовенством и боярством. Нельзя забывать и того, что в случае успеха Олега пострадал бы прежде всего Святослав, с другой же стороны, началась бы усобица, от которой пострадала бы «земля». Отсюда единство действия и политической платформы Святослава и «земской» верхушки. Так как Святослав был деятельным, энергичным князем, возможно согласиться с Келтуялой, что он во всем этом играл главную роль. В «Слове о полку Игореве» проводится та же мысль — подчинение младших князей старшему и единство их действий под гегемонией киевского князя Святослава. Устанавливается, таким образом, некая цепочка, связывающая, с одной стороны, чаяния Святослава, с другой — оба литературно-исторических памятника.