Очерки истории культуры Средневекового Ирана - [81]

В изучаемых диванах отчетл'иво выделяется, количественно преобладая над другими, еще одна разновидность кит'а — своеобразное стихотворное прошение, прямо излагающее ту или иную конкретную просьбу, обращенную к меценату. Этой категории стихов исследователи до сих пор не уделяли внимания. Между тем очевидна необходимость выделить эти кит'а-прошения в особую, уникальную по своему характеру категорию стихов-документов. Эти деловые по существу тексты, написанные некогда поэтами в конкретной жизненной ситуации с чисто практической целью, подчиняющей себе задачи литературные, содержат данные об экономическом и социальном положении придворного стихотворца, об окружающей его бытовой обстановке, о господствовавшем взгляде на литературный труд, о полифункциональности придворной литературной службы.

Основная тема кит'а-прошений — напоминание о просроченной выдаче годового жалованья, которое состояло, как явствует из текста прошений, из трех статей: нарядного платья (халата и чалмы), некоторой суммы денег и выдачи зерна, а также корма для лошади. Не менее часто, чем просьбы о выдаче годового жалованья, кит'а содержат напоминания об обещанном вознаграждении за поднесенные стихи. Темами отдельных прошений являются просьбы о разовых выдачах: вина (чаще всего) или дров, кит'а-прошения, выполняющие определенную деловую роль, были распространенным явлением придворной литературной жизни. Практика выработала для них свои законы жанра: первые строки — обращение к покровителю и панегирик, с главным акцентом на щедрость, справедливость и умение оценить талант, затем само прошение, изложенное таким образом, чтобы привлечь благосклонное внимание, но не разгневать мецената, а разжалобить или, лучше всего, рассмешить и вызвать желание одарить поэта. Вот как, например, в одном из кит 'а Камал Исма'ил жалуется патрону на стужу:

О щедрый! Степень твоей мощи выше,

Чем апогей вращающегося неба!

Ты рядом с щедрыми другими — то же,

Что вечная душа пред бренным телом.

Когда льет слезы облако великодушья твоего,

Надежды нива в светлой радости смеется.

Настала стужа, да такая, что в носу

Свистит пилою неустанной ветер.

Небесная свеча слаба и еле светит,

Как еле виден тусклый мой светильник.

День съежился, как я, бедняк, от стужи,

От нас едва ли половина осталась от того, что было ране.

Во рту застывшая слюна — как лед,

В дыхании студеном рот — как ледник.

Дрожат все кости в перемерзшем теле,

Выстукивают "тук-тук-тук", как зубы.

Те, у кого есть шуба, шерстяное платье,

Задравши нос, горды собою ныне...

Пред адской стужею, что расщепляет волос,

Что хлопок? — словно шерсть пред наковальней.

Трясется подбородок мой, хоть у меня

Вся шерсть, что есть, как раз на подбородке.

Ты — солнце! Щедростью своей меня согрей —

Я в шкуре собственной от стужи как в зиндане.

(К., с. 485-486)

Для кит'а-прошений сложились некоторые излюбленные поэтами художественные приемы, преимущественно юмористические. К таковым, в частности, относится обращение с просьбой о выдаче зерна от лица изголодавшейся лошади поэта. Следующее кит'а Джамал ад-Дина — образец такого шутейного прошения:

Есть у меня лошаденка по имени Вечный Пост,

Недели проводит безмолвно в самом строгом посту.

Днями она в бессилии, как барс утомленный, спит,

Ночами стоит в карауле, как пес, сторожит дом.

Безропотная годами, с понуренной головой.

По временам она все же поклоны бьет до земли,

Просит клочка соломы, страстно молит о нем.

Сроки уж все миновали, соломы же нет как нет!

Праздник у нас сегодня, волей-неволей каждый

Рот свой едой оскверняет — пост-то ведь миновал.

Если окажет милость нам господин мой щедрый,

То ячменя и соломы нам соизволит дать.

Или — пусть даст указанье, чтобы по шариату

Велено было поститься и в этот праздничный день!

(Дж., с. 402-403)

Двор, по-видимому, поощрял это своеобразное искусство ловкого выпрашивания, в котором, несомненно, присутствовал угодный для слушателей элемент потешательства. Этот потешный жанр как нельзя более устраивал и стихотворцев, так как открывал перед ними желанные возможности не только поведать в удобной — шутливой — форме о своих действительных нуждах, но и иной раз мстительно подшутить над меценатом. Вот полный текст одного из прошений Джамал ад-Дина:

О ты, великий! В постаменте твоей славы

Даже начальная ступень — верх совершенства!

И солнце счастья твоего — чета ль тому светилу,

Что, миновав экватор, клонит лик к закату.

После приветствий сказанных и восхвалений

Дерзнет твой раб задать один вопрос —

Не раз ты знати говорил своей:

"Вот он — мой истинный везир Джамал".

Так вот, веду я речь о том кувшине винном,

Что положил ты сам мне- в жалованье за год.

Год целый жду его — вот-вот вино прибудет,

А ты шлешь воду — как понять прикажешь?

Пока вино твое не видел, я не знал,

Что может быть вода такой прозрачной.

А тот, кто жалует таким вином поэта,

И впрямь не кто другой, как каф и дал[107].

Да-да, конечно, ты такого не давал приказа,

Возможно ль ждать такое от тебя!

Иль, может, думал ты: пошлю поэту то,

На что ни в одной вере нет запрета?

(Дж., с. 395)

Прося выдать денег на приобретение халата и чалмы, поэт замечает, что, поступая на службу, тешил себя надеждой, что "разоденется, подобно радуге", да уж не раз продавал с себя, служа патрону (Дж., с. 417). Или спрашивает, за что без вины "арестовано" его жалованье, и предлагает патрону лучше арестовать его самого, а жалованье выпустить (К., с. 649). В прошение о зерне поэт включает такие строки: "Я не говорю: дай целый мешок! И не говорю: ничего не давай. Дай — что-нибудь среднее меж тем и этим" (Дж., с. 423), а к просьбе о просроченном жалованье присоединяет упрек: "Иль щедрости твоей вершина в нынешнем году, Что прошлогоднее не требуешь обратно?" (К., с. 631). В язвительных шутках такого рода можно увидеть некоторую аналогию с обычаем европейских средневековых дворов, где рискованный юмор придворного шута нередко намеренно задевал господина, сообщая дозволенную остроту дворцовым собраниям.