Очерки истории культуры Средневекового Ирана - [3]

Наконец, в процессе изложения мы будем вести рассказ о наиболее известных представителях "книжного рукоделия" — каллиграфах, художниках, оформителях, переплетчиках. Это объясняется тем, что здесь мы полностью зависим от сведений, сообщаемых нам средневековыми источниками, которые, естественно, уделяли внимание только выдающимся мастерам, работавшим при дворах местных правителей и наместников. О мастерах средней руки и заурядных переписчиках доступные нам памятники не говорят, хотя именно труду этих безвестных мастеров в первую очередь обязана персидская книжность. Мы — по мере возможности — будем касаться этих писцов, используя данные колофонов просмотренных нами рукописей. (Для того чтобы более определенно говорить об этих мастерах, необходимо изучение колофонов рукописей — хотя бы через посредство каталогов — большей части собраний Индии, Ирана, Ирака и Турции, что в настоящее время практически просто невозможно осуществить, потому что они еще ждут своих каталогизаторов.)

Словом, рассматривая рукописную книгу, с одной стороны, как результат культурной деятельности человеческого общества, а с другой — как инструмент, способствующий развитию духовной культуры этого общества, мы обратимся лишь к некоторым вопросам, связанным с ролью рукописи в жизни социума. При этом мы отчетливо сознаем, что история книги полиаспектна и требует комплексного подхода для ее разрешения.

Число рукописей и старейшие списки

Совершенно очевидно, что мы никогда не составим себе сколько-нибудь полного представления о всей массе произведенных в Иране рукописей, равно как и о репертуаре персидской рукописной книжности, хотя бы из-за того, что какая-то их часть безвозвратно утеряна для нас[6]. Более того, в настоящее время мы не можем достаточно определенно сказать, сколько же дожило до наших дней персидских рукописей. Причина проста — в различных древлехранилищах мира десятки тысяч рукописей еще ожидают своих каталогизаторов и археографов. Приводились различные оценки их числа как в общем плане, так и по отдельным странам. Например, для Турции: X. Риттер полагал, что в библиотеках этой страны хранится около 200 тыс. рукописей, причем в Стамбуле — порядка 124 тыс.; по его мнению, четверть этого числа составляют персидские рукописи [193, с. 63, 65]. М. Минуви, известней иранский ученый, склоняется к мнению, что в Турции имеется 30-40 тыс. рукописей на персидском языке [98, с. 42-75]; для Ирана: согласно сообщению И. Афшара на Первом международном конгрессе иранистов (Тегеран, 1966 г.), в Иране (без частных собраний) насчитывается 59 100 списков. В предисловии к русскому переводу исторической части справочника Ч. А. Стори указывается, что "общее их число, по всей видимости, достигает нескольких сот тысяч (по крайней мере не меньше двухсот тысяч)" [130, I, с. 42, примеч. 67]. Эта цифра кажется нам вполне реальной[7].

Цифра эта впечатляюща, а если мы примем во внимание также те рукописи, которые ныне безвозвратно утеряны для нас, то, очевидно, она многократно возрастет[8].

Старейшие персидские рукописи, дошедшие до наших дней, относятся к XI в. Согласно статистике А. Мунзави, их всего 12 [104, с. 286, 290]. Три рукописи из этого числа точно датированы и поэтому представляют громадную ценность для истории создания персидского арабографичного алфавита, персидской палеографии и истории рукописного дела в средневековом Иране и сопредельных странах.

Когда в шаввале 447/январе 1056 г. поэт[9] и будущий лекси-кограф Али б. Ахмад ал-Асади ат-Туси[10]] поставил последнюю точку в колофоне переписанной им рукописи сочинения Абу Мансура Муваффака ал-Харави Китаб ал-абнийа ан хака'ик ал-адвийа ("Книга основ по истинам фармакологии")[11]], он, конечно, не предполагал, что спустя девять веков историки персидской книжности столь же часто будут упоминать его, как и исследователи персидского языка и литературы. Так случилось, что время пощадило этот список, и он пока остается старейшей датированной персидской рукописью, дошедшей до наших дней[12]].

Личность переписчика этой книги представляет значительный интерес, поскольку в истории персидской литературы многое вышедшее из-под его пера обычно сопровождается словом "первый". Именно он написал первое подражание-дополнение гениальному творению Фирдоуси — героико-эпическую поэму Гаршасб-наме ("Книга о Гершаспе"), став как бы родоначальником целого свода так называемых циклических поэм[13]]. Она была начата Асади в 456/1064 г., а завершена в 458/1066 г. в Нахчеване при дворе тамошнего правителя эмира Абу Дулафа Дайрани. Пробовал он свои силы также в столь своеобразном жанре, как муназаре — ода-прение, сочинив пять подобных од. Они не датированы, но какие-то из них были написаны им еще до его приезда в Нахчеван, поскольку в колофоне отмеченной выше "Фармакологии" он называет себя поэтом (аш-ша'ир). Наконец, после Гаршасб-наме он составляет Лугат-и фуре ("Лексикон персидского языка"), остающийся самым ранним толковым словарем, равно как и словарем рифм в обширной лексикографической персидской литературе.

С именем этого крупного представителя культуры Ирана связан курьезный случай, относящийся, впрочем, уже к истории иранистики. Опираясь на путаное и весьма далекое от истины сообщение биографа конца XV в. Даулат-шаха Самарканди и интерпретируя его на свой лад, немецкий иранист X. Эте выдвинул гипотезу о существовании двух Асади — старшего и младшего. Первого, Абу Насра Ахмада б. Мансура, он счел автором муназаре, а второго, Али б. Ахмада, — создателем поэмы Гаршасб-наме и "Лексикона". X. Эте считался маститым ученым, поэтому его препарирование имени поэта было воспринято специалистами без должного критического отношения. И лишь спустя 52 года советский ученый К. И. Чайкин блестяще доказал всю надуманность гипотезы X. Эте и восстановил в полном смысле слова истину, т. е. существование единственного Асади, а не двух [148, с. 158]. В заключение хотелось бы обратить внимание на немаловажное обстоятельство: ведь "Фармакология" была переписана не профессионалом-писцом, а профессиональным литератором и ученым. Подобные примеры очень часто встречаются в истории персидской книги, и мы будем не один раз говорить об этом. Конечно, можно предположить, как это делает Е. Э. Бертельс [24, с. 78], что Асади переписал этот список, находясь в стесненном материальном положении. Мы же склоняемся к мысли, что "это было вызвано его личными научными интересами" [24, с. 78]. Образованные люди той далекой эпохи всегда отличались известной широтой интересов и энциклопедичностыо своих знаний. И именно таким человеком был Али б. Ахмад ал-Асади из Туса. Наконец, с точки зрения палеографии этот список вызывает интерес не только индивидуальной манерой исполнения, но и помогает уяснить пути появления округлого курсивного почерка. Известно, что в XI в. этот почерк окончательно возобладал при изготовлении списков Корана (до этого времени преобладали прямолинейные и угловатые почерки). Именно рукопись Китаб ал-абнийа со всей очевидностью показывает нам, как сугубо корани- ческий почерк стал использоваться в Иране при переписке светской литературы