Очерки истории чумы. Книга I. Чума добактериологического периода - [57]
В 1585 г. в Барселоне (Каталонские реликтовые очаги чумы) одновременно с чумой свирепствовала натуральная оспа. Некоторые вспышки болезней, сопровождавшихся значительной смертностью среди людей, врачи не смогли однозначно отнести к чумным, ими использовалось название — «чумообразные» (Саксония, Тюринген и Мейсон в 1502 г., отдельные местности Италии, 1575–1577).
Как бы ни были смертоносны эпидемии чумы в XV и XVI веках, однако, по сравнению с «черной смертью» 1346–1351 гг., они уже носят спорадический и локальный характер. Это позволяет врачам изучать чуму в более спокойной обстановке и спорить между собой.
Противоэпидемические мероприятия. Окончательно устанавливается мнение о заразности больного чумой; трупа человека, умершего от чумы; его вещей и лиц, бывших с ними в контакте. Поэтому появляются первые индивидуальные средства защиты: губка, смоченная уксусом, которую держали перед ртом и носом при общении с больным чумой; с этой же целью перед ртом и носом держали кусок материи. Такой же кусок материи набрасывали на рот и нос больного. Впервые появились защитные маски и даже «противочумные костюмы».
Русским правительством была упорядочена противоэпидемическая охрана государственных границ России. Москва все чаще практиковала обыски» (обследования) эпидемических очагов. Стали обычными известные с древности различные способы карантинизации городов, улиц дворов. Против распространения инфекции и для обеззараживания предметов широко применялись костры, засеки, караульные посты (рис. 6.3). Трупы умерших быстро хоронили, гробы заливали смолой, дегтем, засыпали известью. Носильное платье, домашняя рухлядь, а иногда целые дома сжигались. Нарушение карантина жестоко преследовалось. Третья новгородская летопись по поводу одного такого нарушения повествует: «Бысть моровое поветрие в Великом Новогроде, много людей помроша; а некоторые побегоша из града, и тех людей беглецов имаша и жегоша».
Обнаружение источника инфекции — больного чумой, а также выявление путей распространения чумы — передача «заразы» от больного здоровому по воздуху и через зараженные предметы, привели к созданию системы профилактических мероприятий против чумы. Начали изолировать больных чумой от здоровых, люди избегали посещать местности, пораженные чумой. В «здоровые» местности больные чумой не допускались. Тогда считалось, что чуму разносят и внешне здоровые люди, поэтому такой доступ разрешался только после 40-дневного карантина — чтобы полностью удостовериться, что человек не является носителем чумы. Не умея отделять больных людей от здоровых, нередко их изолировали вместе, что приводило к трагедиям. Были случаи, когда в портах из-за одного больного чумой, за время карантина, полностью гибли экипажи судов.
За нарушение карантинных мероприятий во время чумы на Святой Руси не щадили даже священослужителей. Когда в Новгороде в 1572 г. начался мор и все улицы, где имелись подозрительные на чуму больные, были плотно окружены заставами, то в правилах о соблюдении карантинных мер было, по словам летописца, сказано: «И отцом духовным покаивати тех людей знаменных не велели, а учнет который священник тех людей каяти, бояр не доложа, ино тех священников велети жещи и с теми же людьми, с больными» (Васильев К.Г., Сегал А.Е., 1960).
Развитие учения о чуме — борьба идей. Опыт пребывания около больного чумой был до того горек, что последовательную передачу болезни от больных людей к здоровым стали объяснять размножением заразного вещества в организме человека. Это вновь возникшее учение быстро нашло своих приверженцев. Но многие из врачей держались прежнего учения о происхождения заразного вещества чумы вне организма и объясняли развитие эпидемии испорченными гнилостными веществами, попадавшими в организм из воздуха. У тех и других были серьезные аргументы для обоснования своей правоты. Так сформировались два антагонистических научных лагеря — контагионистов и миазматиков (антиконтагионистов).
Контагионисты полностью отрицали участие и значение воздуха в передаче заразы и признавали только одну возможность заразиться — прикосновение к больному или к предметам, к которым он прикасался.
Миазматики признавали, что только один воздух, зараженный чумным ядом, служит причиной заболевания, и потому в свою очередь отрицали значение прикосновения к больным людям и зараженным предметам. Передачу заразы посредством зачумленных вещей, а также через животных, миазматики вполне допускали, но все-таки объясняли, что чумной яд поступает в организм только вместе с воздухом, т. е. через легкие, а не через кожу. Чумной же яд, согласно их учению, образуется из гнилостных испарений почвы, следовательно, в почве. Взгляды миазматиков были по тем временам научно обоснованными, так как строились на учении Галена о «скрытых качествах» (по сути, здесь речь идет о генетической предрасположенности к болезни) и о их носителе, пневме (веществе, проникающем в организм человека при пихании). Сопоставление этих взглядов, с точки зрения современных представлений об эпидемиологии чумы, показывает, что обе спорящие стороны видели разные проявления эпидемического процесса (табл. 6.1).
Это первое на русском языке обстоятельное и систематизированное изложение истории загадочного природного явления, с глубокой древности называемого «чумой». В книге приведено много бытовых и исторических подробностей, сопровождавших эпидемии чумы, а путем включения официальных документов и иллюстративного материала авторы постарались создать для читателя некоторый эффект присутствия как на самих эпидемиях, так и при тех спорах, которые велись тогда между учеными. Издание предназначается широкому кругу читателей и особенно школьникам старших классов, студентам-медикам и молодым исследователям, еще не определившим сферу своих научных интересов.
Фрагменты двухтомной монографии "Очерки истории чумы", описывающие картины наиболее ошеломляющих чумных эпидемий и пандемий на протяжении истории.
Данная монография относится к числу тех редких научных книг, которые не только не утрачивают свою значимость через несколько лет после выхода в свет, а, наоборот, становятся все более востребованными. В основе такого успеха ее первого издания (2000 г.) лежат предложенные автором объяснения причин возвращения, распространения и исчезновения ряда пандемических болезней, в частности натуральной оспы и СПИДа, существенно восполняющие пробелы в представлениях об этих процессах. Необходимость переиздания книги обусловлена продолжающимся ухудшением глобальной эпидемической ситуации в целом, активизацией оспенных инфекций, а также отсутствием каких либо успехов в противодействии ВИЧ/СПИД-пандемии.
Монография посвящена мифам и «белым пятнам» в эпидемиологии, существование которых стало очевидным в связи с провалами мероприятий по противодействию ВИЧ/СПИД-пандемии. Книга рассчитана на широкий круг читателей. Особенно полезной она будет для исследователей, интересующихся фундаментальными проблемами патогенеза и эпидемиологии новых инфекционных болезней, для студентов биологических и медицинских факультетов вузов, а также для врачей-инфекционистов и эпидемиологов. Книга издана в авторской редакции.
Анастасия Александровна Ширинская родилась в 1912 г., она была свидетелем и непосредственным участником событий, которые привели Русский Императорский флот к последнему причалу в тунисском порту Бизерта в 1920 г. Там она росла, училась, прожила жизнь, не чувствуя себя чужой, но никогда не забывая светлые картины раннего детства.Воспоминания автора — это своеобразная семейная историческая хроника на фоне трагических событий революции и гражданской войны в России и эмигрантской жизни в Тунисе.
«Арутюн Халибян» открывает новую книжную серию «Жизнь замечательных нахичеванцев». Этот труд — не просто биография одного из жителей «города, которого нет» (так назвал однажды Георгий Багдыков Нахичевань-на-Дону), Цель настоящей работы — показать, как сохранившийся до наших дней уникальный портрет А. П. Халибяна кисти гения живописи мариниста И. К. Айвазовского дает возможность оценить облик человека, жившего в первой половине XIX века и руководившего армянским самостоятельным городом Нор-Нахичеван.
«Ложь — основа государственной политики России». Именно политики (и не только в России) пишут историю. А так называемым учёным, подвизающимся на этой ниве, дозволяется лишь охранять неизвестно чьи не сгнившие кости в специально отведённых местах, не пуская туда никого, прежде всего дотошных дилетантов, которые не подвержены колебаниям вместе с курсом правящей партии, а желают знать истину. Фальшивая история нужна политикам. В ней они черпают оптимизм для следующей порции лжи. Но почему ложь им ценнее? Да потому, что именно она позволяет им достичь сиюминутной цели — удержаться лишний месяц — год — срок у власти.
Конго — сверхприбыльное предприятие западного капитала. Для туземцев оно обернулось адом — беспощадной эксплуатацией, вымиранием, бойнями.
Как это часто бывает с выдающимися людьми, Марко Поло — сын венецианского купца и путешественник, не был замечен современниками. По правде говоря, и мы вряд ли знали бы о нем, если бы не его книга, ставшая одной из самых знаменитых в мире.С тех пор как человечество осознало подвиг Марко, среди ученых разгорелись ожесточенные споры по поводу его личности и произведения. Сомнению подвергается буквально все: название книги, подлинность событий и само авторство.Исследователь Жак Эре представляет нам свою тщательно выверенную концепцию, приводя веские доказательства в защиту своих гипотез.Книга французского ученого имеет счастливое свойство: чем дальше углубляется автор в исторический анализ событий и фактов, тем живее и ближе становится герой — добрый христианин Марко Поло, купец-романтик, страстно влюбленный в мир с его бесконечным разнообразием.Книга вызовет интерес широкого круга читателей.
В ночь с 25 на 26 октября (с 7 на 8 ноября) 1912 г. русский морской министр И. К. Григорович срочно телеграфировал Николаю II: «Всеподданнейше испрашиваю соизволения вашего императорского величества разрешить командующему морскими силами Черного моря иметь непосредственное сношение с нашим послом в Турции для высылки неограниченного числа боевых судов или даже всей эскадры…» Утром 26 октября (8 ноября) Николай II ответил: «С самого начала следовало применить испрашиваемую меру, на которую согласен».