Очерки истории чумы. Книга I. Чума добактериологического периода - [116]

В 1775 г. доктором А.Ф. Шафонским был подготовлен уникальный труд, обобщающий опыт проведенных в России противоэпидемических мероприятий, под названием «Описание моровой язвы, бывшей в столичном городе Москве с 1770 по 1772 год».

«Этот труд представляет собрание всех распоряжений, служащих инструкциями для противочумной комиссии. Хотя, правду сказать, описание этой жестокой болезни там дано слишком сжато, чтобы эта книга могла быть полезной врачам и лекарям, можно все же считать несомненным, что она будет ценна вообще, для всякой страны и, особенно для всякого города, куда проникнет чума. Все указы, все подробности инструкций, данных офицерам, бывших смотрителями отдельных частей города, словом, все распоряжения, сделанные для пресечения этого страшного бича в такое тяжелое время, — все это собрано в этой книге с указанием, насколько они оказались целесообразными» (Самойлович, 1783).

Представления об этиологии чумы во время эпидемии 1771 г. Контагионистические представления лежали в основе всех противоэпидеми ческих мер, принимаемых русским правительством для ликвидации эпидемии чумы. В соответствии с ними «заражение чумой не вызывается ни микроскопическими животными, ни даже ощутимыми частицами».

Невидимые зародыши чумы скрываются в твердых телах, которые могут их долго в себе сохранять: в носильном платье, шерсти, тюках товаров и т. п., сохраняемых в амбарах, или даже в земле. Если человек прикасается к таким предметам, зародыши болезни, содержащиеся в них, внедряются в его организм через кожные поры тела и возникает заболевание чумой. Чтобы чума вновь появилась через несколько лет, надо, чтобы первый заболевший ею человек коснулся вещества, содержащего чумный яд; без этого чума никогда не возникнет. То, что зародыш заразы может долго сохраняться в вещах, подтверждалось многочисленными сочинениями авторитетных тогда ученых и эмпирическим опытом врачей. Например, Самойлович утверждал, что им наблюдался случай, когда у человека появился карбункул на кончике пальца после того, как тот коснулся бумаг, в которые внедрился чумный яд. Равным образом появился карбункул на подошве человека, который ходил по соломе, загрязненной чумным ядом восемь месяцев назад. Заражение чумой произошло также от подушек, зараженных 7 лет назад. Он настаивал, что все это произошло только оттого, что заразные материалы были «все время где-либо заперты и не подверглись проветриванию». Чума никогда вновь не появится, если загрязненные предметы проветривались или очищались соответствующими окуриваниями, ибо в этих случаях заразное начало разрушается.

Контагионисты считали, что воздух не может быть передатчиком болезни; наоборот, он ее разрушает, поглощая всю силу яда. В качестве обоснования своей правоты, они приводили примеры успешности карантинных мер, осуществленных на границах государств, пораженных чумой. Если бы чумная зараза передавалась с воздухом, то по их мнению, от нее бы карантины не защищали, болезнь бы двигалась вместе с воздушными потоками. Отсюда вывод — «яд чумной заразы никого не заражает через воздух, но переносится от пораженного ею человека на другого непосредственно при прикосновении».

Клиника московской чумы. Ее детальное описание приведено в работе Самойловича (1783), отвергавшего распространенную в те годы классификацию клинических форм болезни французского исследователя Пари. По классификации последнего, чума бывает «доброкачественной, внутренней, гнилостной, нервной, перемежающейся, кровяной, желчной и происходящей от душевных потрясений» (1775). Симптоматический принцип, заложенный Пари в классификацию клинических форм чумы, используется и в настоящее время. Например, общепризнанная классификация Г.П. Руднева (1940) различает «преимущественно локальные формы чумы», «внутренне-диссеминированные или генерализованные формы чумы» и «внешне-диссеминирующие формы». Каждая из которых, в свою очередь делится еще на несколько форм, в зависимости от преобладания тех или иных симптомов у больного. Сегодня, когда даже «крупные» эпидемии чумы ограничиваются десятками случаев болезни, такая классификация самодостаточна. Однако Самойлович наблюдал чуму в очаге, где счет больным велся на десятки тысяч. Поэтому у него была возможность более широких и дерзких обобщений. В результате тщательного анализа клинических симптомов («явлений»), наблюдавшихся в течение всей эпидемии московской чумы 1771 г., он пришел к выводу, что клинически чумная эпидемия есть единый процесс, хотя он и распадается на отдельные случаи болезни; и «где бы она ни была, она имеет свое начало, свой разгар и свое угасание; в эти три периода внутренние явления и наружные признаки болезни меняются с определенной закономерностью». По его наблюдениям, если в начальном и конечном периодах эпидемии чума редко образует карбункулы и особенно сливные петехии, то в среднем — они бурно высыпают из-за того, что чумный яд более активен и более развит, чем в других двух периодах. Этим же обстоятельством он объяснял то, почему в среднем периоде эпидемии люди ею заражаются гораздо легче, чем в других; «яд чумной заразы обладает тогда наибольшей гнилостностью и тончайшей летучестью и моментально изменяет все соки организма».