«Очерки и рассказы» Вл. Короленко, т. 3 - [3]
Идеализмъ писателя, проникающій всѣ его разсказы, придаетъ всему, чего онъ коснется, особый оттѣнокъ глубины и чарующей гуманности. Мы не можемъ подобрать лучшаго слова, какъ "очеловѣченіе" жизни, для этой особенности Вл. Короленки. Въ самыхъ темныхъ и печальныхъ сторонахъ жизни онъ умѣетъ указать то человѣчное, что таится тамъ, на днѣ, подъ грудой всякихъ наслоеній и, не умирая, лишь ждетъ момента, чтобы выбиться наверхъ и заставить всѣхъ вспомнить о себѣ. Реализмъ описанія, который у Вл. Короленки достигаетъ необычайной законченности, такъ что каждый штрихъ, каждая мимолетная картинка кажутся словно вычеканенными на металлѣ, смягчаются этой любовной, ласковой проникновенностью въ глубь явленія, и въ результатѣ получается не примиреніе съ жизнью и ея темными сторонами, а пониманіе ея, любовь къ этой бѣдной, полной страданій жизни, желаніе борьбы за тѣ скрытыя въ ней начала добра и правды, которыя освѣтилъ художникъ…
Большую часть третьяго тома составляютъ сибирскіе очерки, въ которыхъ до сихъ поръ Вл. Короленко не имѣетъ себѣ соперника въ русской литературѣ. Въ книгу вошли три разсказа – "Государевы ямщики", "Морозъ", "Послѣдній лучъ" и цѣлая повѣсть "Марусина заимка", всѣ изъ жизни далекой сибирской окраины, природу и обитателей которой, вольныхъ и невольныхъ, авторъ сроднилъ съ читателемъ и сдѣлалъ ихъ дорогими украшеніями нашей литературы. Въ разсказѣ "Государевы ямщики" онъ даетъ два новыхъ типа, которые по праву займутъ равное мѣсто наряду съ его "Убивцемъ" и "Соколинцемъ": это идеалистъ Микеша и озлобленный жизнью и тяжкой несправедливостью судьбы ссыльнопоселенецъ, уніатъ Островскій.
Микеша прелестный типъ, излюбленный авторомъ и всегда описываемый имъ съ тонкимъ юморомъ и лаской. Онъ искатель новой жизни, протестантъ противъ сложившихся условій, которыхъ онъ не можетъ вполнѣ усвоить, и скорѣе чувствомъ постигающій, что такъ жить нельзя и не слѣдуетъ. Его манитъ что-то невидимое, далекое и прекрасное, чуждое постылому окружающему міру, гдѣ все такъ низменно и глубоко несправедливо. Микеша тоже "Государевъ ямщикъ", прикрѣпленный къ "камню" на Ленѣ, гдѣ изъ рода въ родъ гоняютъ ямщину, на лошадяхъ и водою, поддерживая сообщеніе между этимъ "гиблымъ" мѣстомъ и тѣмъ далекимъ міромъ, что смутно мерещится темной душѣ Микеши. Все ему здѣсь постыло и ленскій камень, отъ котораго некуда уйти, и гоньба, и ямщичій міръ, забитый, вымирающій и несчастный, который Микеша вполнѣ постигъ и злобно критикуетъ. Его попытки сбѣжать, куда глаза глядятъ, неудачны и дики. Въ концѣ концовъ онъ нарочно впутываетъ себя въ уголовное дѣло, лишь бы путемъ острога и ссылки завоевать себѣ свободу, отдѣлаться отъ дикаго камня и уйти туда, куда его непреодолимо тянетъ его безпокойная мятущаяся душа. "Да, всякія бываютъ мечты", задумчиво кончаетъ авторъ свой очеркъ, и приленскій мечтатель, "порченый" по мнѣнію "міра", становится намъ близокъ, какъ родная душа, гдѣ-то далеко-далеко бьющаяся надъ разрѣшеніемъ близкихъ и намъ вопросовъ, по существу имѣющихъ одинаковое значеніе и на Ленѣ, и въ Петербургѣ, ибо сущность ихъ все тѣ же мечты о добрѣ и правдѣ. И сколько такихъ Микешъ ищутъ дорогъ въ неизвѣстному свѣту среди непроницаемаго мрака и погибаютъ, не проявивъ и тысячной доли скрытой въ нихъ возможности творить добро и служить правдѣ. Но уже одно то, что они вездѣ есть, эти мечтатели, служитъ ободряющей надеждой, а наивная вѣра Микеши въ Бога, что "хоть худенькой худой, ну, все еще сколько-нибудь дѣламъ-те правитъ", убѣдительнѣе дѣйствуетъ на душу, чѣмъ самыя витіеватыя разсужденія на тему о "человѣкобогѣ и богочеловѣкѣ".
Рядомъ съ свѣтлой, хотя и нѣсколько юмористической фигурой Микеши трагическій образъ Островскаго выступаетъ съ удручающей силой, какъ безвинная жертва царящаго мрака и ада. Вообще, авторъ неохотно останавливается на такихъ мрачныхъ образахъ, и Островскому мы не находимъ аналогіи въ длинномъ ряду типовъ Вл. Короленки.
Кажется, какъ будто жизнерадостное, вѣчно и всюду стремящееся къ свѣту воображеніе художника съ нѣкоторою стыдливою боязнью обходитъ такія явленія, при видѣ которыхъ смолкаетъ голосъ ободренія и надежды, а въ возмущенной душѣ поднимается страшное чувство мести…
Встрѣча съ Островскимъ происходитъ послѣ того, какъ по дорогѣ авторъ и его спутники съ Микешей видѣли пожаръ заимки Островскаго, которую послѣдній самъ сжегъ, чтобы никому не доставалась. Фактъ этотъ поражаетъ и привлекаетъ Микешу своей грандіозностью.
"– Ча? – крикнулъ Микеша. – Погляди ты, какіе люди бываютъ: самъ юрту зажигалъ, амбаръ зажигалъ, городьбу что есть въ амбаръ бросалъ… У-у, дьяволъ!
"– Кто это?
"– Да кто иной: Островскій, говорю, уніатъ…
"И Микеша съ интересомъ и оживленіемъ сталъ разсказывать мнѣ исторію этого пожара.
"Она была проста и сурова, какъ эти берега и горы. Нѣсколько лѣтъ назадъ уніатъ Островскій былъ высланъ, кажется – за отпаденіе отъ православія и поселенъ на Ленѣ. За нимъ пришла молодая жена съ маленькой дѣвочкой. Якуты отведи ему надѣлъ въ широкой пади, между двумя скалами. Мѣсто показалось удобнымъ для земледѣлія, якуты оказали нѣкоторую помощь. Сравнительно не трудно было сбывать хлѣбъ на пріиски, и Островскій бодро принялся за работу. Якуты не сказали ему одного: въ этой лощинѣ хлѣбъ родился прекрасно, но никогда не вызрѣвалъ, такъ какъ его уже въ іюлѣ каждый годъ неизмѣнно убивали сѣверо-западные вѣтры, дувшіе изъ ущелья, какъ въ трубу, и приносившіе ранній иней. Якуты, не желавшіе вообще поселенцевъ на своихъ земляхъ, – имѣли свой виды, а сосѣди станичники, арендовавшіе у якутовъ покосы и, поэтому, зависимые, тоже не предупредили поляка, боясь разсердить якутовъ.
«Среди бытописателей русской жизни одну изъ оригинальнѣйшихъ фигуръ представляетъ Мельниковъ, псевдонимъ Печерскій, извѣстность котораго въ большой публикѣ распространили его послѣднія два крупныхъ произведенія "Въ лѣсахъ" и "На горахъ". Въ 70-хъ годахъ, когда эти бытовые романы печатались въ "Рус. Вѣстникѣ", имя Мельникова ставили на ряду съ Тургеневымъ и Гончаровымъ, а литературная партія, къ которой принадлежали Катковъ и Леонтьевъ, превозносила его превыше пирамидъ…»Произведение дается в дореформенном алфавите.
«Больше тридцати лѣтъ прошло съ тѣхъ поръ, какъ появленіе «Записокъ изъ Мертваго дома» вызвало небывалую сенсацію въ литературѣ и среди читателей. Это было своего рода откровеніе, новый міръ, казалось, раскрылся предъ изумленной интеллигенціей, міръ, совсѣмъ особенный, странный въ своей таинственности, полный ужаса, но не лишенный своеобразной обаятельности…»Произведение дается в дореформенном алфавите.
«Среди европейскихъ писателей трудно найти другого, который былъ бы такъ близокъ русской современной литературѣ, какъ Людвигъ Берне. Не смотря на шестьдесятъ лѣтъ, отдѣляющихъ насъ отъ того времени, когда Берне писалъ свои жгучія статьи противъ Менцеля и цѣлой плеяды нѣмецкихъ мракобѣсовъ, его произведенія сохраняютъ для насъ свѣжесть современности и жизненность, какъ будто они написаны только вчера. Его яркій талантъ и страстность, проникающая все имъ написанное…»Произведение дается в дореформенном алфавите.
«Женскій вопросъ давно уже утратилъ ту остроту, съ которой онъ трактовался нѣкогда обѣими заинтересованными сторонами, но что онъ далеко не сошелъ со сцены, показываетъ художественная литература. Въ будничномъ строѣ жизни, когда часъ за часомъ уноситъ частицу бытія незамѣтно, но неумолимо и безвозвратно, мы какъ-то не видимъ за примелькавшимися явленіями, сколько въ нихъ таится страданія, которое поглощаетъ все лучшее, свѣтлое, жизнерадостное въ жизни цѣлой половины человѣческаго рода, и только художники отъ времени до времени вскрываютъ намъ тотъ или иной уголокъ женской души, чтобы показать, что не все здѣсь обстоитъ благополучно, что многое, сдѣланное и достигнутое въ этой области, далеко еще не рѣшаетъ вопроса, и женская личность еще не стоитъ на той высотѣ, которой она въ правѣ себѣ требовать, чтобы чувствовать себя не только женщиной, но и человѣческой личностью, прежде всего.
«Прошло почти два месяца, как начала… действовать, хотел я сказать, государственная дума, но жизнь, текущая ужасная жизнь немедленно остановила меня: „не действовать, а – говорить“.И мне стало стыдно за себя и грустно за думу…».
Последние произведения г-на Чехова: «Человек в футляре», «Крыжовник», «Любовь». – Пессимизм автора. – Безысходно-мрачное настроение рассказов. – Субъективизм, преобладающий в них.
историк искусства и литературы, музыкальный и художественный критик и археолог.
- видный русский революционер, большевик с 1910 г., активный участник гражданской войны, государственный деятель, дипломат, публицист и писатель. Внебрачный сын священника Ф. Петрова (официальная фамилия Ильин — фамилия матери). После гражданской войны на дипломатической работе: посол (полпред) СССР в Афганистане, Эстонии, Дании, Болгарии. В 1938 г. порвал со сталинским режимом. Умер в Ницце.
Разбор перевода трагедии Расина «Эсфирь», выполненного П.А.Катениным.
«Охлаждение русских читателей к г. Тургеневу ни для кого не составляет тайны, и меньше всех – для самого г. Тургенева. Охладела не какая-нибудь литературная партия, не какой-нибудь определенный разряд людей – охлаждение всеобщее. Надо правду сказать, что тут действительно замешалось одно недоразумение, пожалуй, даже пустячное, которое нельзя, однако, устранить ни грациозным жестом, ни приятной улыбкой, потому что лежит оно, может быть, больше в самом г. Тургеневе, чем в читателях…».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.