Очерки гарнизонной гауптвахты - [2]

Зато как этот «индивидуальный план» помогал при самоходах! Вечером я уходил в самоволку в спортивном костюме, а утром с наглой рожей возвращался якобы с зарядки. Главное, успеть вернуться в тот момент, когда курс возвращается с пробежки.

Я переодеваюсь в спортивный костюм и иду к крайнему окну в располаге. Мы живёт на втором этаже. Чтобы выйти на улицу минуя дежпофаку, нужно немногое — открыть фрамугу, вылезти в окно, повиснуть на руках и аккуратно спрыгнуть на козырёк чёрного хода. Затем по столбу съехать вниз и ты на свободе! Главное, чтобы на крыльцо в этот момент не вышел дежурный по факультету.

Так я и поступаю. Выскальзываю на козырёк, прошу закрыть за мной фрамугу, соскальзываю вниз и бегом огибаю здание казармы. Наша территория граничит с какой-то стройкой; я перелезаю через забор, едва не ломая ноги в темноте, мчусь через кучи кирпичей и мешки с цементом, перелезаю другой забор и выскакиваю в переулок. Вот и свобода!

Общага

В девятнадцать лет счастье эгоистично. Счастье — это когда ты свободен, пусть и до утра, когда ты молод и здоров, и на улице конец апреля, и тебя ждёт девушка, к которой ты мчишься на всех парусах. Ничего большего мне тогда и не хотелось. По крайней мере, я не думал о такой ерунде, как счастье для всего человечества, борьбе за мир или о том, чтобы накормить всех голодных. К тому же я всё равно не смог бы этого сделать: как сделать всех счастливыми, я не знал, а на еду для голодных у меня не было денег. У меня вообще не было денег в этот вечер, ни копейки.

До общаг госуниверситета я полушёл-полубежал окраинной улицей — самый короткий путь. Конечно, можно было сделать небольшой крюк и сесть на трамвай (проезд для военных в те времена был бесплатным, а в кармане у меня лежал военный билет, подтверждающий, что я — воин, хоть и одет по гражданке), но в трамвае есть шанс нарваться на училищных офицеров, которые усыпили (как говорят военные, «отбили» от слова «отбой») личный состав, а сами поехали по домам. Я предпочёл не рисковать.

У каждого российского города есть свой облик. Но он заметен лишь в центре. Зато окраины схожи, как близнецы. Я бежал кривыми улочками частного сектора — скопления потемневших бревенчатых домов, окружённых кривыми заборами, из-за которых отчаянно лаяли злобные волкодавы. Временами частный сектор разбавлялся серыми пятиэтажными «хрущёвками». Единственное приличное здание на весь этот унылый район — дворец культуры телефонного завода, называемый у нас в училище Телефонкой. Во дворце культуры в выходные проводились дискотеки, и самые отчаянные курсанты, переодевшись в гражданское, убегали туда. В училище был свой клуб с дискотеками, но на Телефонке было интереснее, хотя вероятность нарваться на мордобой была практически равна единице — местная гопота страшно не любила нас, вояк. Временами у нас на курсе рассказывали страшные истории о кровавых побоищах на Телефонке.

В то время в городе было три военных училища: наше ракетное (чёрный цвет погон), ВАТУ — среднее военное авиационно-техническое (голубые погоны) и МВД (краснопогонники). Между родами войск всегда существовало соперничество, зачастую превращающееся во вражду. Конечно, и наши курсанты не оставались в стороне от этого грандиозного процесса: встречи в центре города с курсантами других училищ превращались в весёлые кровопролития. Помню даже чудовищную драку между нашими курсантами и эмвэдэшниками на городской студенческой олимпиаде.

С краснопогонниками время от времени заключались стратегические перемирия. С авиатехниками же война шла постоянная, не на жизнь, а на смерть. Может, из-за того, что училище МВД, как и наше, было высшим (выпускались лейтенанты с квалификацией «инженер» и стандартным вузовским дипломом), а ВАТУ было среднетехническим училищем, в нашем понимании что-то вроде ПТУ. Мы ватушников («ватуханов», как называли их у нас) считали недолейтенантами, недоучками и придумывали про них обидные стишки вроде:

Пассажирский лайнер ТУ

Развалился на лету,

Потому что из ВАТУ

Выпускают х. ету!

Особенно много стычек было в общагах местного фармацевтического института (на жаргоне — фармы), в котором девчат училось процентов девяносто пять. Женский монастырь, как мы называли это заведение. В описываемое время протекторат над фармой держало наше училище. Над госуниверситетом ни одно училище не стремилось установить контроль, поэтому на его территории было спокойно.

Я без приключений добрался до вожделенной общаги. В те времена охраны в большинстве студенческих общежитий не было. Однако проникнуть в Наташину общагу было нелегко: на первом этаже жила комендантша Нателла Вахтанговна, относящаяся к посетителям крайне враждебно. Из окон её жилища прекрасно просматривались подступы к общаге. В такое позднее время посетителей было немного, поэтому ей удавалось встретить каждого и допросить с пристрастием, к кому и с какими целями он проникает на её территорию.

Борьба с нелегальными посещениями не мешала Нателле Вахтанговне заселить половину общежития всякими проходимцами, что в те времена было явлением не таким уж редким. Самый верхний пятый этаж населяли агрессивные кавказцы, этажом ниже жили миролюбивые китайцы. Коридоры «китайского» этажа были сплошь завалены клетчатыми баулами с барахлом, которым они торговали на рынке. Добродушные подданные Поднебесной к студентам относились дружелюбно и, бывало, даже подкармливали в трудные времена. С кавказцами же регулярно случались стычки. На других этажах заселение нестудентами было «точечное». Например, возле Наташиной комнаты проживал майор милиции азербайджанец Алиев.