Очерк о жизни и творчестве русской поэтессы Анны Присмановой - [3]

Терапиано, обыкновенно дающий весьма условные, "некрологические" портреты своих современников, в случае Присмановой отступил несколько от взятого описательного канона и проговорился таким вот относительно живым воспоминанием об Анне того времени: "Она была в курсе теории литературы, умела говорить, порой страстно, но убедительно, сыпала цитатами и этим производила впечатление, особенно на младших. Не знаю почему, то ли из предосторожности, то ли подчиняясь каким-то своим мотивам, Присманова, как правило, всегда отговаривала начинавших поэтов, особенно женщин, писать стихи, доказывая, как трудно стать настоящим поэтом. Такие разговоры, конечно, в большинстве случаев не приводили ни к чему. Но все же не могу простить Присмановой того, что именно после таких разговоров, одна юная, но очень одаренная начинавшая - Н.Ж-а16 бросила писать стихи, - бросила, конечно, совсем напрасно"17. "Активное участие Анны Присмановой в литературных делах парижского литературного поколения"18 Терапиано связывает с ее замужеством. Может и верно, во всяком случае, Анна Присманова действительно вышла замуж за Александра Гингера в 1926 году, в 1925 родив первенца, Василия, а спустя три года - и второго сына, Сергея; сыновья двух русских поэтов, Базиль и Серж, до сих пор живут во Франции. Присманова могла познакомиться с Александром Гингером не позднее 1924 года, мартом подписано его первое стихотворное посвящение Анне - вычурное, с нарочито изломанным ритмом признание - поражения солнцепоклонника перед "лунною, стихотворительной силой"19. Образ "супруги, взысканной душой" появился в стихах Гингера и того раньше - в феврале.

Ко времени встречи с Присмановой Гингер, успевший "закончить печатанием" первый сборник стихов20, - стал уже популярной личностью в литературном Париже. "Еще до "Союза писателей и поэтов" бывали другие литературные кружки. На тех, доисторических вечерах гремели звезды раннего периода: Евангулов, Божнев, Гингер, (Зданевич, Шаршун). В подвале кафе, на столике во весь рост стоял жизнерадостный Евангулов и выкрикивал стихи на манер Маяковского. Когда в подвал спускалась дама в мехах, он прерывал строфу и говорил очень почтительно: "Сюда, графиня, сюда, пожалуйста!" Из этих поэтов только один Гингер, пожалуй, остался", - вспоминал В.Яновский21.

Мемуаристы проявляли редкостное единодушие в отношении Гингера: безоглядный азартный игрок из самых "фанатичных" на "блистательном Монпарнасе"22, "пристрастный ко всему, где приходилось вступать в единоборство с неведомыми силами или испытывать капризы "теории вероятностей"23. Цитировали его строчки:

О только тот достоин уваженья

и между братий мужественно прав

кто лишнего не сделает движенья

отчаянную ставку проиграв...

... И тут же отдавали дань его безошибочному литературному вкусу и чувству русского языка, уму в мельчайших замечаниях и наблюдениях. Георгий Адамович так писал Ирине Одоевцевой в середине пятидесятых годов: "А я считаю, что в нашем окружении или экс-окружении, есть два человека, смыслящих в самих стихах, а не в поэтических чувствах вокруг - Чиннов и Гингер"24. Борис Поплавский в своем романе вывел Гингера бесстрастным мудрецом, олимпийцем - Аполлоном Безобразовым, заложив парадокс уже в имя героя, "стоиком" называл его В.Яновский25, а Бахрах, заметив, что "внешностью он походил на тряпичника из гетто", признавался, что "Гингер был своеобразно прекрасен"26. Вспоминая Гингера, друзья подчеркивали редкую цельность его натуры и тот факт, что под конец жизни Гингер, не будучи ни аскетом, ни святошей, утвердился в буддизме, то есть в религии, культивирующей принцип целостности. Освобождающей сознание от иллюзорного восприятия самого себя... В воспоминаниях Кирилла Померанцева находим: "Еврей по происхождению, он с сознательного возраста стал отходить от религии отцов, не чувствовал ее своей, ему ближе было христианство, а затем индуизм и буддизм, когда он с ними познакомился. Последний привлекал его ясным сознанием, что в мире царят болезни, страдание и смерть - что необходимо противостоять этому, используя все свои духовные ресурсы. Не знаю, перешел ли он "официально" в буддизм, знаю только, что похоронен он был по буддийскому обряду, высоко духовному и благочестивому "..." Я не встречал человека, столь скурпулезно следовавшего принципам, которые он сам для себя поставил"27.

Если его друг, Поплавский, был увлечен эстетической прелестью зла, то Гингер с равным любопытством вглядывался и в зло, и в добро, открытый проявлению всякого таланта, когда же в его хитроумно устроенный горизонт попала странная лунатическая лирика Анны Присмановой, ее бинарные композиции были им и поняты, и приняты, и оценены. А ведь являли собой контрастную противоположность тому, что писал Гингер своею солнечной мозаикой предчувствий, заполняющей по спирали готовую разорваться в любой момент форму стиха. В стихотворении, посвященном Гинемеру28, "Я люблю на меня непохожих!" - написал Гингер истинную правду о себе. Приходится в очередной раз признать, что инь-ян - абсолютная формула; союз Гингера и Присмановой вполне подтверждение тому.