Очерк о жизни и творчестве русской поэтессы Анны Присмановой - [4]

"Обликом походили они несколько на химер, но по своему духовному облику существа были серафические, вечно ищущие"29, - Зинаида Шаховская, не только не знавшая близко эту пару, но и порой путающая в своих воспоминаниях их фамилии, лучше других однако сумела передать впечатление, производимое Присмановой и Гингером. Есть еще более оригинальный набросок, сделанный с натуры Иваском: "Она двух измерений - фигура из Модильяни, он же походил на старьевщика с Гомельской барахолки"30. При этом Присманова (по всем воспоминаниям) - нервна и резка, а Гингер - общителен, открыт, по воспоминаниям Бахраха, например, "... на Гингера было невозможно сердиться и в этом была его скрытая сила. Его странности были более внешними, чем внутренними и, собственно, были безобидными: то он наращивал какие-то взъерошенные баки, то появлялся в одежде альпиниста..."31. Был он так же ревностным солнцепоклонником - не в переносном смысле! Когда наступала весна, он с утра исчезал из дому, отправлялся на какой-нибудь пустырь и наперекор докторским наставлениям пролеживал под солнцем до захода. Присманова же около полудня только начинала день, писала обычно ночью, была "неметафорически" зависима от луны, что в ее стихах очень даже заметно.

"Это была красочная, оригинальная чета, - вспоминал Померанцев, - хотя нельзя сказать, чтобы красивая, скорее наоборот... Жили они душа в душу, хотя всегда, когда я их видел, спорили. Не о пустяках, а о "высоких материях": о стихах, о поэтах, о той или иной вышедшей книге. Гингер спокойно, Присманова - взвизгивая и порой возмущаясь, но спор всегда оставался на какой-то "моральной" высоте: спорить спорили, но как спокойствие, так и споры пронизывала внутренняя гармония"32. Кстати, они всегда обращались друг к другу только на Вы: и на людях, и посвящая друг другу стихи; в их отношениях было много трогательного, незаметного даже наблюдательному современнику, например, Гингер, прекрасно освоивший новую орфографию, взял на себя корректорский труд, подготовляя книги Присмановой.

Необычный облик сыграл однажды с четой злую шутку, навсегда разведя Гингеров с Мережковскими, случай этот помянут у Терапиано. Очевидно, Присманова и Гингер интересовались послеобеденными воскресными собраниями на 11-бис по рю Колонель и однажды решили побывать на литературном воскресенье. Пара вошла в "салон" как раз в тот момент, когда Дмитрий Сергеевич заявил, что необыкновенная внешность есть выражение глубинного бытия личности, и устремил взгляд на вновьвошедших с таким малым тактом, что Присманова и Гингер, сочтя себя оскорбленными, тотчас удалились. Это был их первый и последний визит к Мережковским, досадная случайность, относящаяся, видимо, к 1926 году, определила их место в оппозиции воскресным собраниям. И в 1972 году, полагаясь на память, Ю.Терапиано писал: "... самым непримиримым врагом "Воскресений", "Зеленой Лампы" и "Перекрестка" являлась группа "формистов" (так они себя называли), главными деятелями которой были Анна Присманова и Владимир Пиотровский (после войны - Корвин-Пиотровский), к которым поневоле (как муж А.Присмановой) примыкал и равнодушный ко всем объединениям и разделениям Александр Гингер"33.

По поводу упомянутых "формистов" необходимо, как мне кажется, объясниться. Сведения о группе весьма скудны и немногочисленны, поскольку официальных мероприятий формисты не проводили, манифест не опубликовали, писаной истории не имеют, и память о них сохранилась лишь в воспоминаниях современников. Неизвестен точно даже год основания формизма. Мемуаристы тут противоречат друг другу и сами себе. Так, Ю.Терапиано в одном месте относит зарождение формизма к довоенному периоду: "В.Корвин-Пиотровский вместе с Анной Присмановой пытались - в противовес "воскресеньям" у Мережковских и другим объединениям парижских поэтов - организовать свою собственную группу "формистов", но из этих попыток ни до войны, ни после ничего не получилось"34. В другом месте он пишет: "в первые годы после войны, вместе с Корвин-Пиотровским они ... Не исключено, что первые мысли о собственной группе зародились у А.Присмановой и В.Корвин-Пиотровского еще в берлинский период их жизни, но маловероятно, так как это отразилось бы в поэтическом отделе журнала "Сполохи", редактируемом в 1921-1923 годах Пиотровским; на место Пиотровского напрашивается Андреев...

Иногда, с некоторыми оговорками, к формистам относят также Виктора Мамченко, хотя Петра Куве, первая исследовательница творчества Анны Присмановой, характеризует группу как "непримиримых оппонентов воскресеньям Мережковского и Гиппиус"36, а В.Мамченко был ближайшим другом З.Гиппиус в 30-40-е годы.

"Изощренность формы, совершенство ее были их главной идеей. Метафизика, с их точки зрения, подлежала беспощадному уничтожению, идеология "Парижской ноты" - тоже"37, - так определил Терапиано цели "формистов", которые, вообще-то, судя по скудости сохранившихся о них сведений, были куда как менее экстремистские. А с Г.В.Адамовичем, "родителем" Парижской ноты, Гингера (особенно к старости) связывала искренняя, трогательная дружба.