Очередь - [17]

Николай спал. Мама быстро собрала Ларисе поесть. В этот раз она не спешила, как раньше, – сидела спокойно на кухне и ела.

– Ты знаешь, Ларисонька, хотела сегодня купить полочку на кухню – не успела.

– Да зачем нам полочка? Ее и вешать-то некуда.

– Полочка нужна. На кухню нужна. Вот такая же, как эта… Металлическая.

– Зачем?! Ее же вешать некуда.

– Как некуда, когда она нам очень нужна.

– Подкупает логика. Да пусть тысячу раз нужна! Куда ты ее повесишь?

– Ты не кричи. Говори спокойно.

– А я и не кричу. Куда ты ее повесишь?

– А вот сюда.

– Да это ж некрасиво будет.

– Почему некрасиво? Очень нужно.

– Да ты посмотри, какая здесь стена! Какая ж тут полка? Ты думаешь, когда говоришь-то?! А? Для вас всех целесообразность выше красоты.

Телефонный звонок счастливо оборвал разгоравшиеся прения.

– Лариса Борисовна…

– Что случилось?

– Да ничего, не волнуйтесь, с ней все в порядке, проснулась уже, дышит хорошо, а вот другой скандал… Смех, впрочем, но неприятно.

– Не тяни. Говори, что?

– Больного-то, что увезли психиатры…

– Ну и что! После операции много дней прошло. Ничего быть не может.

– Не в этом дело, Лариса Борисовна. Мыши.

– Что мыши? Да не изрекай ты, словно пифия. В чем дело?

– Мыши в палате. Сам видел.

– Мыши?! У нас?! Спятил?

– Лариса Борисовна! Сам. Своими глазами видел.

– Анекдот! Цирк! Срочно позвони психиатру.

– Да ну, правда же! Сам видел, своими глазами.

– Да я верю. Психиатру сказать надо, а то ведь он тоже в грязи вываляется. Все лажанулись. И утром сообщите в хозчасть! Только этого нам не хватало.

Лариса медленно ехала по темному городу. Приятно катиться не торопясь: никаких машин вокруг, никакие внешние обстоятельства тебя не подминают – езжай да думай.

Почему вдруг позволила себе слово «лажанулись» из современного молодежного жаргона? Вообще-то не совсем современного. Еще со студенческих лет она помнила это слово, но тогда его употребляли только лишь как существительное – «лажа». Жаргону в основном отдает дань молодежь. Раньше, казалось ей, были сленги профессиональные, блатные, детские и школьные, студенческие и молодежные, музыкальные, спортивные, а сейчас создается впечатление, что у каждого поколения свой жаргон. Нивелировка на возрастном уровне. С другой стороны, при злоупотреблении жаргоном теряется индивидуальность речи, а вот, скажем, Колины товарищи разговаривают все по-разному. Каждый по-своему. Лариса вспомнила какую-то статью о рыбьем языке. Оказывается, рыбы переговариваются, и рыбий язык в стае, в косяке менее выразителен и менее разнообразен, чем язык одинокой рыбы… Индивидуальность. Вот и ребята, наверное, в классе все вместе разговаривают однотипно, но дома по-другому, по-разному. А как говорит она, Лариса, в больнице?.. Как рыба в косяке… Вскоре она была у себя в очереди.

Тем временем в машине газетчика состоялась дискуссия между хозяином помещения и Станиславом Романовичем.

Собственно, о том, что это интервью, а не дискуссия, пока знал лишь журналист. Станислав же просто разговаривал с подвернувшимся собеседником – и все.

Они сидели в машине и вели треп, посасывая пиво из бутылок.

– Люблю это пойло, – сказал Станислав, оторвавшись от горлышка. – И правильно сказано, что надо развивать эту отрасль малоалкогольных напитков. Когда человек жаждет, все силы у него уходят на поиски источника. На борьбу с жаждой.

– Борьба – уже дело, уже прогресс.

– Вы правы. – Станислав ответил ему задумчивым взглядом ученого-теоретика. – Но борьба за источник отнимает много времени, не остается свободного на поиск, на культуру. Нет времени почитать, подумать. Тогда – регресс, застой. А постоянная жажда создает элементарную психологию, для которой самое обычное проявление – злость.

– От такой элементарной нехватки?

– Элементарное рождает элементарное.

– Юмор!

– Что вы! У меня нет чувства юмора.

– Чему же вы радуетесь?

Станислав Романович опять задумался и опять, наверное, как ученый-теоретик стал прикидывать количество и качество элементарного в собеседнике.

– Человек, у которого отсутствует чувство юмора, лжет с большим трудом, чем юмором одаренный. Человек без юмора слишком серьезно относится к словам.

– Сложно что-то. Не пойму.

– Отнюдь! Элементарно.

– Элементарно! Мы, по-моему, слишком часто употребляем это слово.

– В вас говорит редактор. И хорошо: вы всюду на работе, всегда на посту, настоящий профессионал.

– Спасибо. Вы иронизируете?

– Упаси Господь. Я не люблю и иронию. Она не помогает, она все скрывает.

– Может, вы что-то хотите скрыть?

– Может. Я скрываю свои научные идеи от…

– А ненаучные идеи свои вы тоже скрываете? Станислав долго молчал, переливая пиво из бутылки в рот, потом просветленно посмотрел на молодого человека.

– Никогда.

– Тогда вот, без юмора, скажите…

– Я же сказал, что я человек без юмора.

– Вот и скажите, как обществу стать лучше? Какова роль культуры?

– Без юмора?

– Без!

– Ну!.. Без юмора уже Толстой это сказал.

– Толстой писал большие романы и давно. Мы за это время как-никак шагнули вперед, сильно изменились.

– Изменились? Шагнули – да, изменились мало. Да и не только романы он писал. Разве можно что-нибудь сказать новее, чем один из его постулатов? Нет. Гипотеза. Или, еще лучше, – концепция. Впрочем, он сам думал, что это аксиома, трюизм.