Очень приятно, Ниагара. Том 1 - [12]

Вот с этого похода в кафе и начал свою летопись недолгий наш роман. Вели мы себя скромно, нарочитых боевых вылазок не предпринимали, не подчеркивали особых отношений, поэтому вихри догадок и сплетен, усиленно гулявшие в коридорах какое-то время, утихли сами собой. Фортификационные постройки вокруг моего кабинета возводить не пришлось, дамочки продолжали получать от Степана привычную дозу внимания и лести, победоносно зыркая в мою сторону.

Спустя пару месяцев тихим будним вечером в моей квартире весело заверещал дверной звонок. Первое, что ворвалось в открытую входную дверь, был плотный запах алкоголя. В колышащемся мареве спиртовых паров как мираж в пустыне плавало горькое лицо Степана.

– Нни-ги, п-прости. Я знаю, как уж-жасно… Но м-мне н-некуда было и-идти. М-мы поругались…Я б-бутылку выпил. З-залпом. Р-разводиться будем. М-мне бы присесть, а?

Отгадайте с одной попытки – какое чувство проснулось во мне первым? Да то же самое, какое испытывает любая русская баба, многократно поколачиваемая своим супругом, безропотно тянущая на себе весь дом и рожающая детей от постылого неудачника, как только почует беду. Жалость! Любовь и жалость для женщин намертво повязаны в один тугой узел. Будь ты хоть трижды хулиганом, шалопаем и безобразником, ежедневно проклинаемым и искренне презираемым, вызывающим страх или омерзение, но носящим изрядно потускневший оттиск печати любви, в тяжелую минуту, одинокий и неприкаянный ты всегда можешь рассчитывать на толику милосердия когда-то родного великого женского сердца.

Здоровый мужик, с непривычки и внезапно, от горя и обиды заправившийся горючим по самую кромку, неустойчивый и невнятный, сбежавший от жены в пампасы, слабо сдерживающий недужные потребности отравленного организма – подарок судьбы еще тот.

Последующие три часа я носилась по квартире с тазиком, диванными подушками, мокрыми полотенцами, вентилятором, чашкой крепкого чая, пузырьком нашатырного спирта, шерстяным пледом, стаканом холодной воды. Убаюкивала расплавленные мозги Степана утешительными словами и заверениями в светлом будущем по ту сторону алкогольного дурмана. При умелой дешифровке и отпущенном на волю воображении ответные хрюкающие стоны и невнятные звуки беспокойного пациента можно было принять за выражение искренней благодарности и нежной ласки.

Я чувствовала себя канатоходцем, изящно танцующим на натянутом канате над удивленными лицами зрителей в партере. И только канатоходец знает, какими неимоверными усилиями мышц, воли и духа, предельной концентрацией внимания и твердым преодолением страха, дается легкая пробежка под куполом, озаряемая улыбкой.

Весёлая ночь закончилась утром судного дня. Обложив Степана журналами, таблетками, бутербродами, бутылками минералки, чашками, телефоном, пультом от телевизора и наставлениями по эксплуатации домашнего хозяйства, прихватив головную боль, я помчалась на работу. Мой печальный пациент, проинформировав начальство о внезапной хвори, остался пластоваться на кровати.

Вечером ноги с большим трудом донесли меня до дома. Я с ужасом представляла себе длительный и серьезный разговор, который, как мне казалось, должен был затеять после случившегося временный вахтер в моем жилище. Но встреча не затянулась. В течение пятнадцати минут Степан выдал эмоциональное повествование о своей безмерной вине предо мной, бесконечной любви и новых матримониальных планах на руинах старой семейной жизни, и галантно кланяясь, убыл восвояси. Домой, к «негодяйке-жене».

Следующий месяц был заполнен ежедневными нежными признаниями и стыдливо опущенными взглядами Степана, несколько раз мы гуляли по городу и даже ходили в кафе. Периодически мой страстный возлюбленный задавал мне вопрос: «Ты выйдешь за меня замуж?». На что неизменно получал ответ: «Думаю, не время это обсуждать». К теме неуемного пьянства и его печальных последствий, как и к вопросу его причин, мы не возвращались ни разу. А спустя четыре недели после инцидента Степан Андреевич скоропостижно уволился из нашей конторы, буквально одним днем. Попрощались мы наскоро и скомкано, клятвенно пообещав звонить-писать-встречаться. Оно и понятно, такая-сякая жена Степана нашла ему более престижную и высокооплачиваемую работу, и он уже весь был там – в другом измерении, на пороге нового этапа жизни.

Встречи наши стали более редкими, но не менее, а то и более праздничными. Цветы, коньяк, серенады, объятия, нежность, восхищение, радость. Тем безжалостнее и кощунственнее прозвучал однажды в телефоне голос Степана:

– Ниги, ты ведь знаешь, как я люблю тебя. Ты – лучшая женщина в моей жизни. И я хочу, чтобы ты знала – я всегда буду тебя любить.

– Понятно. Желаю большого счастья твоему семейному кораблю, – хрипло, но твердо ответила я.

Чего уж тут, все логично укладывается в общую статистическую картину. Мужчины так упоительно лживы и так топорно предсказуемы в своих внесемейных похождениях. Положа руку на сердце, я вовсе не рассчитывала, что ради меня, такой великолепной и чарующей, мужчина бросит семью и побежит расчищать площадку под венцом. По большому счету, именно этого и не хотелось – оставлять в кильватере руины чужого счастья. Я прекрасно знала, что 80% неверных супругов, околдованных и плененных свободными красавицами, влюбленных и окрыленных новыми перспективами неземного блаженства, все же в итоге предпочтут остаться на вытоптанной и примятой поляне, где все понятно и предсказуемо. Где павлиньи перья и соловьиные рулады уже в прошлом. Где не надо напрягаться и завоевывать. Где можно расслабиться и быть самим собой: ворчливым, неопрятным, ленивым, раздраженным или уставшим, высокомерным, разбитым, несамостоятельным, неумелым, неумным или бедным. И тебя примут.