Очень гадкая книга - [22]

— Спасибо… — протянул я.

— Удачи, — коротко ответил он и продолжил своё движение; его улыбка была такой светлой и успокаивающей.

— Эй, — крикнул я ему, уходящему.

Он повернулся, замедлив ход, чтобы увидеть, как меня останавливает рукой «седой» и говорит:

— Иди — отдохни, я серьёзно. Ты уже плохо соображаешь. Мы не будем тебе помогать, ты поможешь нам.

И он был прав, что касалось моей усталости. От информации и пережитого, от впечатления от гипноза, нарушившего нормальную работу моего сознания, теперь я это почувствовал, я был близок к нервному срыву — я ничего не понимал, не готов был принять. Мной вдруг стало овладевать бешенство, я как-то остервенел, неизвестно почему. Так мне захотелось со всей силы запустить кулаком по стеклу, отделяющему нас от помещения, где на тот момент сидела какая-то девушка.

Я уставился на «седого».

— Сейчас появится один человек и покажет тебе твою комнату.

На этот раз он быстро удалился.

Меня ещё поводили по комплексу, указав на свободу моего перемещения где угодно в любое время, познакомили по пути с некоторыми сотрудниками, я увидел обучающие классы и занятия, проходившие тут же. Показали столовую, спортивный зал, библиотеку, кинотеатр; после всего, наконец, мою комнату, и оставили меня одного.

Я бегло осмотрел свой «номер» и отправился в столовую.

— Привет! Много еды, можно? — попросил я девушку, которая суетилась в глубине кухни, но заметив меня, приближающегося к стойке, устремившуюся ко мне на встречу.

— Привет! Можно, — красиво засмеялась она.

Я промолчал, взбесившись на себя за то, что мне не хватает настроения ответить ей на её игривый настрой.

Тень разочарования на какой-то момент отразилась на её лице. Но тут же она повеселела и, от души заполнив посудные ёмкости провиантом, установила мне на поднос густой гороховый суп, два вторых и, по моей просьбе, два стаканами кефира с бифидобактериями.

Я всё это смёл с четырьмя кусками хлеба и мне стало очень хорошо.

Душ в своей в комнате я принимал в полусознательном состоянии — мой уставший, взбешённый и обожравшийся организм отказывался работать дальше и требовал себе сна. И хорошо, подумал я, сейчас, как только лягу, сразу усну. Боялся (сегодня) мыслей о жене, сыне и дочке.

На следующий день долго лежал в кровати и смотрел в потолок. Предстояло подняться, и заняться ни тем, что входило в мои планы по возвращению в наш штат в первый день. Я попытался отыскать что-то приятное в ближайшие минуты, полчаса, час. В разные моменты, наевшись сильно на ночь, я просыпался или разбитым, или голодным. Сегодня я проснулся голодным, и мысли о вкусном завтраке в столовой — где тебе всё подадут, потом за тобой всё уберут, и платить ни за что не надо — стали наполнять меня конструктивной энергией.

Я откинул одеяло и отправился в душ. Вчера вечером я уже был слишком уставшим и измотанным для любопытства, и только сейчас с удовольствием отметил хромировано-стеклянную обстановку душевой, чистые полотенца, приличную парфюмерию, бритву. Всё это произвело приятное впечатление, отчего настроение подскочило ещё выше. Но, как это иногда у меня бывало, разум, встревоженный каким-нибудь триумфальным событием или такими же мыслями, обязательно отрезвлялся приходящим из какой-то неопределённой бездны сознания чем-то противоположным, угнетающим, проблемным. Вот и сейчас, подумав об пятизвёздночности окружающей меня обстановки, я сразу подумал о цене, которую мне приходится за это платить. Решил вернуть себе настроение душем, вернее тем способом его приёма, который доставлял мне удовольствие — сел по-турецки в душевой кабине, и так просидел под падающими мне на голову струями воды минут двадцать, фыркая, плюясь и выталкивая челюстью заливающуюся в рот воду.

В шкафах отыскалась одежда с магазинными бирками. С удовольствием натянул на себя чистое, новое. Мозг уже заработал на всю. Стал размышлять — частью чего ж мне предстоит стать, если я определюсь с этим? Спускаясь в столовую, рассматривал людей, снующих туда-сюда, декорации, прислушивался к разговорам, вернее к их обрывкам, когда мимо меня проходили говорящие пары-тройки людей. В столовой от голода опять набрал двойную порцию еды, взял поднос, повернулся к залу, и решил присоединиться к троим мужчинам, сидящим за четырёхместным столом.

— Доброе утро, — сказал я, подсаживаясь (кругом было полно столиков, где никого не сидело).

Все ответили на моё приветствие и, видимо, не дождавшись от меня ни вопросов, ни предложений, продолжили свой разговор, как ни в чём не бывало. Говорил старичок в очках:

— Я проверял и проверял эту информацию. И продолжаю проверять. И продолжу. Я хочу установить этот исторический момент и зафиксировать его для назидания нам и для следующих поколений. Во что бы то ни стало! Я считаю это архиважным трекером в истории падения европейских нравов, именно с этого момента началось уничтожение всего доброго и разумного в геометрической прогрессии. Не от изоляции аквапофагов, как это указано в самом авторитетном историческом издании, кое является и основным учебным пособием — я говорю о Книге по истории Европы — которое прекратило напрочь все разногласия в исторических вопросах, а именно с этого момента, — говоривший человек отправил в рот полкотлеты, и продолжил с набитым ртом. — И его очень тщательно готовили, — он поднял вверх указательный палец. — Раскручивание понятия европейских ценностей явилось, само по себе, первой концепцией, будучи насаждаемой с целью формирования первого позитивного отношения к запланированным социальным реформам. Помните описанный Дейлом Карнеги принцип трёх «да»? Надо задать три вопроса, на первые два из которых вы гарантировано получите положительный ответ, тогда и на третий вопрос вы наверняка получите согласие. В истории падения европейских нравов мы наблюдаем реализацию именно этого принципа. Сначала нам сказали, что действуют в рамках европейских ценностей; мы сказали: «да»; позже нам предложили промолчать, когда часть политических клоунов признается в своих грехопадениях; мы сказали: «да»; и тогда нам шприцанули третье…