Очаровательная попрошайка - [24]

— Если ты спросишь меня, то во всем виноваты вопли и шум, поднятые твоей Мэри. Она же настоящая идиотка, придумывает себе несуществующие болезни, а ты, глупая, слушаешь ее бред.

— Она была действительно больна.

— Пусть так: она была больна. Любая разумная женщина в таком случае вызовет на дом врача, а не летит неизвестно зачем в больницу. Ей предписывают постельный режим, какие-нибудь антибиотики.

— Она воображает, что это я ее отравила. И отец ей верит.

— Повторяю, Норма, тебе все это кажется!

— Ты это говоришь, чтобы утешить меня, Дэвид. Но допустим, что я действительно подсыпала ей эту отраву?

— Как это «допустим»? Ты должна твердо знать, делала ты это или нет. Что за ребячество, Норма? Такими вещами не шутят.

— Я не знаю.

— Ты упорно твердишь одно и то же! «Не знаю», «не знаю». Но ведь так не бывает!

— Ты не понимаешь, как это страшно. И тебе неизвестно чувство ненависти. А я ее возненавидела с первого взгляда.

— Ты мне об этом говорила.

— Вот видишь, как страшно. Я тебе уже говорила, не помню когда. Понимаешь? Частенько я что-то говорю людям. Рассказываю, что я бы хотела сделать, или что я уже сделала, или что намерена сделать. А потом начисто про это забываю. Как если бы все это мне приснилось во сне. Или как будто все это и правда плод моих фантазий, но нередко они прерываются, и тогда я говорю с людьми о своих думах как о чем-то реальном... Наверное, я бестолково объясняю. Но ты постарайся меня понять... Вот видишь, я тебе рассказала о своей ненависти к мачехе— я не помню об этом.

— Ну что же тут особенного? Такие вещи люди часто говорят: «Я ее ненавижу, я готова ее убить...» «С какой радостью я бы ее отравила!» «Будь на то моя воля, я бы...» Но это же пустая болтовня, все равно что сказать: «На твоем месте я бы могла сделать то-то и то-то». Все равно ты никогда не будешь на месте этого человека, и, значит, все это болтология.

— Ты так думаешь, что все такие угрозы пустые? Мне думается, этим грешат только ребятишки, которые в ходе игры по сто раз грозят оторвать друг другу голову. Или я гак и не вышла из детства?

В некоторых отношениях ты осталась настоящим ребенком. Вот и сейчас тебе необходимо просто взять себя в руки, понять, как ты глупо себя ведешь. Ну какая разница, ненавидишь ты свою мачеху или нет? Все равно, ты ушла из дома и не собираешься с ней жить больше.

-- Почему я не могу жить в собственном доме с родным отцом? — со слезами в голосе спросила Норма.— Это же нечестно. Сначала он бросил маму, а теперь, когда он раскаялся и вернулся ко мне, он женился hq этой Мэри. Конечно, я ее ненавижу, а она ненавидит меня. И я часто думала, чтобы ее убить. Даже думала, как эго можно сделать. Мне эти мысли доставляли удовольствие. Но потом, когда она действительно заболела...

Дэвид беспокойно спросил:

— Но ведь ты не считаешь себя колдуньей или чем-то в этом роде? Ты не лепишь фигурки из воска и не протыкаешь их иголками?

— Ну что ты! Какая глупость... То, что я делала, было настоящим... реальным...

— О чем ты говоришь?

— Пузырек лежал у меня в ящике. Да. я выдвинула ящик и увидела его там.

— Какой пузырек?

— «Драконовый эктерминатор». кажется, это так называется. Там он стоял. Ядохимикат, предназначенный для борьбы с сорняками и вредителями полей. Сама бутылка темно-зеленого цвета, жидкость надо разводить и ей опрыскивать растения. А внизу череп и две кости и надпись: «Осторожно. Яд».

— Ты его покупала? Или ты его просто нашла?

— Понятия не имею, где я его раздобыла, но пузырек был спрятан у меня в комоде, наполовину опустошенный.

— И тогда ты вспомнила?

— Да,— неуверенно ответила Норма,— я, кажется, вспомнила... Наверное, я действительно пыталась ее отравить. Ведь ты тоже так считаешь, Дэвид?

— Честное слово, Норма, никак я тебя не пойму. Мне-то кажется, что ты все это себе внушила бесконечными думами...

— Но ведь она ложилась в госпиталь для обследования. Врачи сказали, что они удивлены... Ну, а потом заявили, что у нее ничего нет, и тогда она возвратилась домой и тут же снова разболелась. Вот тогда я испугалась. Папа начал на меня так страшно поглядывать, а затем приехал доктор, и они заперлись у папы в кабинете, где долго о чем-то совещались. Я даже подкралась к окошку и пыталась подслушать. Меня страшно интересовало, о чем они говорят. Они обсуждали, как бы отослать меня в такое место, где я буду находиться взаперти. Доктор говорил о каком-то курсе лечения. Тут я убедилась, что они считают меня ненормальной, и перепугалась еще больше, потому что, понимаешь, я не была вполне уверена, делала я это или нет.

— И тогда ты сбежала?

— Нет, это случилось позднее.

— Расскажи мне.

— Я больше не хочу разговаривать на эту тему.

— Но ведь раньше или позже тебе придется им сообщить, где ты находишься?

— Вовсе нет! Я их ненавижу! Ненавижу отца не меньше, чем мачеху. Как бы я хотела, чтобы они оба умерли. Тогда, как мне кажется, я снова буду счастлива.

— Не говори глупостей! Послушай, Норма...

Он смущенно замолчал.

— Знаешь, я довольно прохладно смотрю на женитьбу и весь этот вздор... я сомневался, что когда-нибудь решусь на подобный шаг. Во всяком случае, в ближайшие годы. Не хочется себя связывать, понимаешь. Но, пожалуй, это самое правильное, что мы сейчас можем предпринять... пожениться. В мэрии или в Бюро регистрации браков ты скажешь, что тебе уже двадцать один год. Сделай на голове прическу, нацепи на нос пенсне. Сразу же будешь выглядеть старше. И если нас обвенчают, твой отец уже ничего не сможет сделать. Он не отошлет тебя никуда, потому что потеряет над тобой всякую власть.