Очарованная душа - [6]

Эпизод, посвященный Мессине, ждал своей очереди со времени землетрясения 1908 года; в своей записи от 8 апреля 1906 года, которая, как оказалось, предвосхитила события, автор предполагал использовать стихийную катастрофу в качестве эпилога большого романа (может быть, «Жан-Кристофа»). Но большинство заметок и основная часть работы над «Провозвестницей» относятся к 1929-1930 годам. К описанию смерти Анкеты автор возвращался – я переделывал его – раз двадцать. – Р.Р.>.

Чтобы достичь успеха в попытке установить гармонию вовне – между двумя противоположными принципами: пассивным Неприятием, характерным для гандистской Индии, и организованным революционным насилием, – следовало прежде всего попытаться достичь этой гармонии в самом себе. Два эти принципа вели между собой в моем сознании «тот поединок духа», завершение которого я взвалил на плечи юного Марка; освободившись от этого бремени, я постиг «неотвратимое приближение часа великой битвы между нашими внутренними богами – той Илиады, которую творит и ведет на наших глазах и нашими руками человечество» <Моя «Жизнь Ганди» написана одновременно с первыми частями «Очарованной души» (последняя страница этой работы и посвящение к ней помечены мартом 1922 года, опубликована же эта книга годом позже), а «Опыт о мистических учениях и о деятельности новой Индии» (I. «Жизнь Рамакришны»; II. «Жизнь Вивекананда»; III. «Всемирное евангелие») был написан между окончанием книги «Мать и сын» и началом работы над книгой "Провозвестница – 1927-1928 годах – и опубликован в 1929 году.

С другой стороны, мои решительные выступления в защиту Советской Революции – возражение Гастону Риу: «Европа, объединись или умри!» и "Прощание с прошлым – помечены 1 января и 15 июня 1931 года. – Р.Р.>. Нежная и сильная натура Марка Ривьера, «этого юного существа, четвертованного, растерзанного, привязанного к хвостам четырех лошадей», воплощает отчаянное усилие вкусить «черный мел диссонансов», который, по знаменитому выражению Гераклита, таит в себе «самую прекрасную гармонию». Он не может достичь этого в жизни, но он этого добивается своей смертью. Чело Марка окружено трагическим ореолом преждевременной гибели: в этом юном сознании, в этой быстро промелькнувшей жизни преломляется катастрофическое развитие духовной жизни Европы. В действительности существует не один Марк. Мне знакомы и другие. И мне известно, что в Марке они узнали себя. Они – лучшие люди нашего времени – ставят и разрешают либо подвигом своей жизни, либо ценой своей смерти великую проблему человеческого сознания, над решением которой бьется каждая эпоха: проблему примирения интересов личности с интересами общества. Примирение это может быть достигнуто лишь в результате отказа от того, что составляло смысл существования и предмет гордости прошедшей – и превзойденной – эпохи, в результате отказа от бесплодного индивидуализма (бесплодного не по природе своей, но вследствие вырождения) «аристократов духа»; сторонясь неизбежных битв современности, страшась дисциплины, которой требуют эти битвы, «аристократы духа» облекаются в горделивые доспехи независимости разума – разума абстрактного, бескровного, далекого от жизни. Для того чтобы спасти свою душу от сухотки, которая разъедает ее, человек должен погрузиться в кипящие пучины общественного бытия, а этого можно добиться, лишь поставив себя на службу обществу, находящемуся в движении и в борьбе.

Марк приходит к этому, лихорадочно прокладывая себе путь через ярмарку на площади, куда более жестокую и тлетворную, чем та, которая описана в «ЖанКристофе», ибо Марк живет в обстановке «гибнущего мира». Обливаясь кровью, Марк вытравляет со своего тела родимые пятна лжи. Он обличает ложь и падает на пороге новой эры, приход которой подготовлен суровой и беспощадной Исповедью всей его жизни.

Но самая его смерть означает рождение... Stirb und werde! <В частности, я попытался это сделать в своих обращениях, адресованных Международному конгрессу против империалистической войны и фашизма, происходившему в Амстердаме в 1932 году. Р.Р.> Он вновь поднимается и живет в сердцах двух женщин, которые служили ему опорой, – в сердце возлюбленной и в сердце матери. Аннета продолжает восхождение с той самой ступеньки, на которой остановилась нога ее сына.

И сын идет вперед вместе с матерью. Он – в ней. Аннета говорит об этом Асе:

«Законы мира опрокинуты. Я его родила. А теперь он, в свою очередь, рождает меня» <"Провозвестница". – Р.Р.>.

Такова мысль – двойной смысл – подзаголовка последнего тома «Провозвестницы»: «Роды». Рождение новой эпохи ценой добровольной жертвы поколения. И рождение Матери Сыном.

Таким образом Аннета идет дальше своего погибшего сына. Она отважно вступает в битву и вовлекает в нее сына своего сына и всех своих детей – по крови и духу. И вот, наконец, Река, ее символическое имя, достигает устья! В своем широком и, кажется, безбрежном ложе волны ее жизни катятся вперед, сливаясь с волнами великой Армии, прокладывающей себе путь сквозь стену угнетения. In tyrannos! <Умри и возродись! (нем.)>.

Но Очарованная Душа, которая «даже в смерти идет впереди», выходит за пределы сегодняшних битв, за пределы развалин и бастионов, завоеванных или воздвигаемых ею. В своих последних мечтах Очарованная Душа становится Созидающей Силой, которая своим божественным млеком намечает во мраке ночи собственные Млечные Пути. Она сливается с Судьбой в ее повелительном движении вперед, постигая в свой последний час, что «все горести ее жизни были лишь отражением» этого поступательного движения Судьбы.