Очарованная даль - [2]

Гога слушал и понимал, что комиссионер прав — лучше не рисковать. Но перспектива посетить знаменитый универсальный магазин с первыми в Азии эскалаторами все-таки мало прельщала его. Лучше просто погулять по городу.

— А какая здесь главная улица? — спросил он.

— Ямачата-Дори. Она как раз к порту ведет.

Расставшись с комиссионером, Гога прошел через просторный, безупречно чистый зал ожидания и вышел на привокзальную площадь. Необычайное, прежде никогда не испытанное чувство охватило его — ощущение полной своей независимости, свободы от всяких обязанностей: путешественник, думающий только о том, как бы поинтереснее провести имеющееся в его распоряжении время. Он постоял несколько минут, осматриваясь и решая, в какую сторону идти. Залитая прозрачно-золотыми лучами утреннего солнца площадь сверкала и переливалась чистыми красками погожего летнего утра. Прямо, как видно, к центру города, вела довольно оживленная, густо обсаженная деревьями улица. Гога решил двинуться по ней. Он шел по чисто выметенным, обильно политым тротуарам, мимо открывающихся магазинов, парикмахерских, пивных баров (которые здесь попадались часто), ресторанчиков, газетных киосков и вскоре вышел на большую круглую площадь… «Охироба» — прочел он написанное наконец латинскими буквами название. Отсюда в четыре стороны радиально расходились широкие улицы (по одной из них он пришел), а прямо перед ним высилось шестиэтажное массивное здание, явно еще русской постройки, с величественным подъездом и мощной колоннадой по фасаду, — «Ямато-отель». Гога знал, что во всех японских городах лучшие гостиницы называются так.

Обойдя вокруг площади и полюбовавшись на нее под всеми ракурсами, Гога остановился около лотка, в котором, как ему показалось, продавали мороженое, но это было «кори», японское летнее лакомство. Пожилой японец, выглядевший весьма щеголевато в рабочем комбинезоне и бело-красном бейсбольном кепи, быстро настругал ему в тарелку от глыбы льда целую снежную горку и полил ее из двух бутылочек красным и синим сиропами, взыскав всего пять сен. Яство выглядело очень привлекательно, но на вкус снег и оказался снегом, чуть подслащенным и подкисленным. Однако, не желая обижать вежливого продавца, Гога заставил себя проглотить всю горку.

И тут Гога вспомнил, что не видел еще моря — ведь нельзя же считать морем скрытые розовато-голубой дымкой пустоты, которые возникали вдалеке то справа, то слева при подъезде к Дайрену.

Рокотан, Хошигаура, Какагаси… Гога помнил названия приморских курортных мест в окрестностях Дайрена. И хотя первое привлекало больше своим названием, в самом звучании которого слышался шум морских волн, он все же решил ехать в Хошигаура, о котором ему много рассказывал Алеша Кокорев, проводивший там каждое лето. Гога даже знал, на каком номере трамвая туда добираться.

Гога стоял на берегу моря. Первый раз в жизни он видел его воочию. Говорить, обмениваться впечатлениями было не с кем, да он бы и не решился нарушить своей речью мудрую тишину, которая разливалась окрест и которой не противоречили ни звук проходящих время от времени трамваев, ни другие, улавливаемые слухом признаки присутствия человека. Теперь перед ним была не пустота, а простор — необъятный, безмятежный, веющий солоноватой прохладой синий простор, такой прекрасный и такой величественный, которого он и представить себе не мог.

Лишь одно бы принял я не споря,

Синий-синий, неземной покой,

Да двенадцать тысяч футов моря

Над моей пробитой головой…

Непроизвольно выплыли из памяти эти строки.

Правее виднелся пляж, там были люди, кабинки, яркие зонты, лодки, — все такое знакомое по Харбину, по яхт-клубу, но даже смотреть в ту сторону не хотелось, — все это было обыденным; а сейчас хотелось чего-то особенного, соответствовавшего тому необыкновенному, что расстилалось перед его глазами.

Подумать только, ведь эта масса синей, переливающейся золотом, как бы затканной солнечными нитями, воды тянется на добрую треть земного шара и противоположный берег — уже Америка! Разве может что-нибудь другое в природе дать подобное ощущение соседства с материком, находящимся в десятке тысяч миль от тебя?

Гога стоял ошеломленный, впервые в жизни почувствовав огромность и значительность окружающего мира и собственную микроскопичность в пространстве и во времени. Но, как ни странно, это осознание не подавляло и не унижало его. Наоборот, оно наполняло его ощущением сопричастности прекрасному, гармоническому целому, поразительной слитности и с этим необъятным морем, с этим теплым золотистым песком, с этой доброй зеленью деревьев и трав, с людьми — такими же частицами, как он сам, видимо, все же нужными для чего-то, раз им дано существовать.

Из этого состояния его вывел сигнал автомобиля. Гога вздрогнул, как человек, внезапно пробужденный ото сна, и обернулся. Да, сигналили ему. Крохотная машина, вмещавшая тем не менее четырех пассажиров, остановилась неподалеку, и шофер-китаец, высунувшись в окно, обратился к нему на довольно сносном русском языке:

— Хозяин! Порт-Артур — хочу ехать? Одно место есть.

Гога заглянул внутрь. Там сидели какие-то иностранцы, двое мужчин и женщина.