Зря Олег демонстрировал свой скептицизм. Все, что только что сказала Лена, было истиной. Правдой, которую взрослые всеми силами пытались скрыть. Девочки по крупицам, по намекам, по одной-двум обмолвкам сложили общую картину. Будь на их месте любой легендарный сыщик прошлого, он не смог бы додуматься до чего-нибудь большего.
— Так что ты думаешь? — настаивала Лена.
— Странно все это. Вспомни, чему учил нас Лоркас: каждый шаг должен быть осмыслен, все действия должны иметь какую-то цель. А вот скажи, с какой такой стати нас оторвали от родителей, от всех прочих наших сверстников и спрятали здесь?
Какой все же Олег непонятливый, подумала Лена и сказала:
— Чтобы защитить от наемных убийц!
— Да? Наши родители справились бы с этим хуже?
Еще вчера слово «родители» употреблялось ими чрезвычайно редко, словно кто наложил на него запрет.
— Самого короля ведь убили! И его дочку могли заодно с ним…
— И потому он за много лет до своей гибели отдал ее какому-то Кокроше? А в придачу еще семь других детей?
— Ну, Кокроша не «какой-то»!
— Да, — сказал Олег, подумав, — наш наставник надежный человек. Но дело не в нем. Ты только представь себе: у тебя родилась дочка, а ты вместо того, чтобы самой нянчиться с ней, кому-то ее отдаешь.
Лена невольно остановилась, пропуская через себя водопад новых мыслей, рожденных словами Олега. От напряжения у нее закружилась голова. Переждав мгновение-другое, она вновь устремилась за мальчиком.
— В общем, сколько бы я ни думал, я не смог найти причину, заставившую наших родителей отказаться от нас. Впрочем, несколько гипотез у меня есть.
— Расскажи!
— В одной из библиотечных книг — тех, настоящих, которые из бумаги — я прочитал, что давным-давно один правитель решил узнать, какой из человеческих языков самый первый. Рассуждал он следующим образом. Надо провести наглядный эксперимент. Взять, например, двух детей и воспитывать их в таких условиях, чтобы они не могли услышать вообще никакой человеческой речи, но все время подглядывать за ними. И когда они начнут произносить какие-нибудь звуки, а затем слова, надо определить, какому языку принадлежат эти слова. Тот язык и следует признать самым древним, изначальным. Здорово придумано, правда?
— Правда. Но вот как это сделать? Запретить им включать компьютер?
— В те времена, видимо, не только компьютеров, но и обыкновенных телевизоров не было. А ухаживать за детьми, отобранными для эксперимента, правитель назначил пастуха, которому предварительно вырвал язык.
— Как это — вырвал?
— Да вот так. Вырвал, и все. Тогда с народом больно не церемонились. Руки-ноги отрубали только так. А если б правитель захотел, то запросто мог приказать и голову отрубить.
— Вот это да! И что дальше?
— А дальше… я не понял, какой язык признали самым древним. Мы уже пришли. Вода-то какая теплая.
Олег стряхнул сандалии, затем, бросив кучкой на траву майку и шорты, обернулся к Лене:
— Ну, ты идешь за мной?
Лена, схватившись за подол платья, внезапно застыла.
— Знаешь, я забыла купальник.
С точки зрения Олега это было несущественной мелочью.
— Ну и что? У тебя наверху почти ничего нет. Не то, что у Юльки.
— Нет, есть!
Лена была крайне возмущена неуместной шуткой. Мисс Макгорн на днях убедила ее, что у нее «все так, как надо». А может, Олег просто глуп и ничего не понимает?
— Сейчас темно, все равно ничего не видно. Я не буду на тебя смотреть.
Подняв подол почти до плеч, чтобы снять платье, Лена передумала и вновь опустила руки. Противоречивые чувства боролись в ней. С одной стороны, купаться в одних трусах — это как бы возвращение в глубокое детство. С другой стороны, есть какие-то новые острые ощущения от того, что они вдвоем, что их никто другой не видит… Олегу можно бы и объяснить, как должно быть у девочек… Опять же, если про это узнает Джулия — не миновать новых нравоучений. Как же поступить?
— Нет, я не могу без купальника, — страх перед Джулией пересилил. — Мне уже двенадцать лет. В таком возрасте обязательно надо надевать купальник.
Олег не стал уличать Лену во лжи: до двенадцатилетия ей было еще очень далеко — целых несколько месяцев. Он искал выход.
— Слушай, — сказал он, — возьми мою майку.
— А ты как будешь возвращаться? Не замерзнешь?
— Тепло же! И вода совсем не холодная.
— Хорошо, только ты не подсматривай. Ладно?
— Ладно, — пробурчал Олег, отворачиваясь.
Лена решительно скинула платье. Сердце отчаянно застучало — к чему бы это? Олегова майка показалась ей чересчур широкой и длинной. Немного подумав, Лена скатала по бокам «колбаски» и связала их на груди. Она не боялась, что Олег повернется. Он не такой, как, например, Алик. Сказал «нет», значит не будет подсматривать. Хотя… ничего страшного, если бы немного — самую-самую малость — и подсмотрел.
— Ну как, красиво?
— Нормально. — Олег разбежался и почти сразу нырнул. Несколько гребков, и он уже далеко-далеко. Лена, боясь остаться в одиночестве, бросилась вдогонку.
Когда берег скрылся во мраке, Лена сказала:
— Олег, я так и не поняла, к чему ты мне рассказывал про то… вырывание языка.
— Есть у меня одно предположение.
— Какое?
— Такое, что на нас тоже проводят эксперимент.
