Очаг и орел - [103]

— Я не вернусь сегодня днем, — сказал Эймос, вставая и опуская крышку стола. — Доктор Флэг сказал, что можно рискнуть вывезти миссис Портермэн на прогулку, раз погода стала такой хорошей. Я хочу показать ей регату.

— Я прослежу за работой, сэр, — заверил его Джонсон, открывая дверь. — Не вижу смысла в том, чтобы смотреть, как куча лодок гоняется друг за другом вокруг скал в заливе, — добавил управляющий.

Эймос был склонен согласиться с ним. Он не интересовался парусным спортом и не был в восторге от морского пейзажа, но эта регата интересовала его по другим причинам. Ее проводили члены Восточного яхт-клуба, который организовали богатые бостонцы, и Эймос считал, что городу будет выгодно, если клуб решит навсегда обосноваться в Марблхеде. За семь лет, прошедших со дня основания клуба, он проявил прискорбное непостоянство в выборе места проведения ежегодной регаты, и последние три года гонка начиналась в Свэмпскоте. Теперь регата снова вернулась в Марблхед, и более прогрессивные граждане города горячо надеялись, что яхт-клуб купит землю на Неке со стороны гавани и обоснуется там.

Эймос рассказал о своей точке зрения Эспер, когда Тим осторожно вез их по Плезент-стрит к городу. Сначала Эспер вообще не хотела отправляться на эту прогулку, но ее здоровье улучшилось, и, следуя рекомендациям доктора Флэга и настойчивости мужа, она согласилась.

— Значит, ты думаешь, что они построят здание клуба на перешейке? — заинтересованно спросила она Эймоса. — Мне кажется, несколько «иностранцев» недавно купили там землю.

— «Иностранцев»! — повторил Эймос, одновременно развеселенный и раздраженный. — Французы, русские и японцы, я полагаю!

— Извини, дорогой, — Эспер улыбнулась и коснулась его руки своей рукой в перчатке. Это марблхедское словечко соскользнуло с ее языка, хотя она знала, как оно не нравится Эймосу, и не без причины. — Прекрасный день, — добавила она быстро. — Я так рада, что поехала!

Пара гнедых шла медленно и ровно, умело управляемая Тимом, и Эспер находила движение открытого легкого двухместного экипажа успокаивающим. Она понимала, что хорошо выглядит в своей лучшей летней шляпе из золотистой итальянской соломки, украшенной двумя перьями и каймой светлых кружев. Вышитая темно-серая бархатная накидка покрывала ее грудь и плечи, спадая длинной бахромой на колени и скрывая ее живот. Но, принимая во внимание, что ребенок должен родиться через пять или шесть недель, Эспер не сильно располнела — сказывалось преимущество высокого роста и пропорционального телосложения.

Экипаж выехал из тени свежей листвы кленов и вязов Плезент-стрит на яркий солнечный свет в деловой части города, у вокзала и обувных фабрик. Здесь, между недавно воздвигнутым памятником герою-революционеру капитану Магфорду и старым зданием городской гостиницы экипаж Портермэнов был задержан процессией фургонов «Пайн Экспресс», груженных коробками обуви, перевозимой с фабрик на вокзал для погрузки на дневной поезд.

— Нам придется подождать немного, пока они проедут, — сказал Эймос. — Раскрой-ка зонтик, Хэсс, а то тебя хватит солнечный удар.

Эспер, наслаждаясь солнечным светом, с живым интересом осматривалась по сторонам, думая, что гранитная колонна Магфорда действительно выглядит внушительно, что приятно снова видеть людей и что праздношатающиеся перед Марблхед — Отелем и соседним зданием пожарной команды кажутся довольными и благополучными.

— Ты рискуешь, — продолжал Эймос мягко, удивленный, что жена не подчинилась ему. — Это ведь твой первый выезд за такое долгое время. Ты хорошо себя чувствуешь, кошечка?

— О да, — ответила Эспер, но, как только она произнесла эти слова, в ее висках глухо застучало и к ней вернулось слабое головокружение, беспокоящее ее всю зиму. Эспер поспешно раскрыла зонтик.

Наконец экипаж покатился снова, и Портермэны наклонились вперед чтобы взглянуть на свою фабрику за углом Скул-стрит. Четырехэтажное каркасное строение возвышалось над зданием Речабита и внушительно поднималось к небу.

Большая, думала Эспер с удовлетворением, самая большая фабрика в Марблхеде, исключая фабрику Гарриса. Из открытых окон доносился шум и лязг машин; можно было видеть людей, снующих мимо окон.

— Подумать только, что я когда-то работала там, — невольно вырвалось у Эспер, охваченной воспоминаниями и мыслями о крутых поворотах жизни. — Я надеюсь, у тебя сейчас лучшая управляющая в швейном цехе, чем была мисс Симпкинс.

Губы Эймоса сжались, он отвлекся от размышлений о фабрике и посмотрел на жену.

— Я не знаю ни о каких претензиях к мисс Симпкинс, — сказал он. — По правде говоря, я считаю, что ее надо вернуть. Она очень компетентна.

— Но она была нечестной, — настаивала Эспер, сознавая, что раздражает его, но не в состоянии остановиться. — Она занималась вымогательством — штрафовала нас за пустяки. Я говорила тебе об этом, к тому же…

— Эспер, — перебил жену Эймос, — может быть, мне будет позволено вести мое дело, как я считаю нужным?

Если бы он говорил гневно, она сама могла бы вспылить, но Эспер услышала искреннюю обиду в его голосе. Она понимала, что муж не мог вынести критику от нее. Она также понимала, что его отвращение к воспоминанию о том, что она когда-то работала в швейном цехе, не было снобизмом. Это было связано с его представлением об идеальной жене. Что-то, возможно, связанное с Лили-Розой. А Эспер никогда не ревновала его к бывшей жене. Чувство справедливости предотвратило это с самого начала. Ведь она и Эймос пришли друг к другу, отягощенные печальным опытом своих предыдущих браков. И много сильнее была его терпеливость и забота о женщине, измученной разводом и безумной постыдной страстью. Именно так, со стыдом и отвращением, Эспер думала о своем браке с Ивэном.