Очаг - [7]

В твоих делах во славу Дагестана,

В твоей неиссякающей судьбе».

...Опять вокзалы, деревеньки, люди,

А впереди и Каспий, и Цада.

Крутые горы, как седые судьи,

Нас встретят — что мы скажем им тогда?

Навстречу выйдет мать. Куда нам деться?

Невестка спросит: «Где же мой супруг?»

Ее дочурка спросит: «Где отец мой?»

Папахи снимем. И замкнется круг.

Познала мать немало испытаний,

Жене пришлось в горнило их войти.

Всего труднее ранить возраст ранний,

Сказав всю правду маленькой Пати.

Быть может, на далеком перегоне,

Из Балашова в наш аварский тыл,

Отец в почтовом обжитом вагоне

Стихи для бедной внучки сочинил?

Те строки, продиктованные горем,

Цадинцы могут вслух произнести.

Теперь на память знает каждый горец

Стихотворенье «Маленькой Пати».

Теперь оно и в русском переводе

Звучит, войдя в наследие отца,

Напоминая о суровом годе,

О мужестве Гамзата Цадаса.

6 Среди разора и печали

Земных красот не знали мы,

Весенних дней не отличали

От будней тыловой зимы.

Но вот за всю войну впервые

Открылся мир листвы и трав.

Солдаты шли домой, живые,

Победу в мае одержав.

Весна обильно увенчала

Вернувшихся под отчий кров.

В те дни, казалось, не хватало

Вершинных луговых цветов.

Война из каждого аула

Призвала многих сыновей.

Она, увы, не всех вернула,

Но стало на земле светлей.

Боец явился с поля брани,

Людей надеждой озарив,

Пускай контужен или ранен,

Но все-таки он жив, он жив!

И это счастье стало общим,

Оно и к нам стучится в дверь.

Мы радуемся, мы не ропщем,

Наследники своих потерь.

Оборотясь к теплу и свету,

Стремясь управиться с бедой,

Воспел стихами славу эту

Гамзат, совсем уже седой.

Гремели щедрые салюты,

Везде видны, везде слышны.

Но выпадали и минуты

Святой и горькой тишины.

Когда смолкает ликованье,

Задремывая до утра,

Тогда бессонной старой ране

Открыться самая пора.

Отец мой, бодрствуя ночами,

Накинув бурку в тишине,

Молчал... Но суть его молчанья

Опять была понятна мне.

Он видел тех, кому Победа

Сплела прижизненный венок.

Любой похож на Магомеда,

Ведь так и он прийти бы мог.

А вдруг... Хотя у Балашова

Почил израненный боец,

Но лучик ожиданья снова

Зажегся для живых сердец.

А вдруг... Хотя в морской пучине

Уснул крылатый Ахильчи,

Но как не помечтать о сыне?

О безнадежность, помолчи!

Случается, что похоронка

Лежит в родительском дому,

Но ветеран приходит с фронта,

Воскресший вопреки всему.

Кто в плен попал, кто к партизанам

Ушел из вражеских тенёт.

Пропавший без вести нежданно

Благие вести подает.

Пусть хоть один, пускай хоть на день

(Поэты верят в чудеса!)

Придет домой во всем параде

И сын Гамзата Цадаса.

Но нет, увы, таких вагонов,

Что привезут его сюда.

Он там, где двадцать миллионов

От нас ушедших навсегда.

7 Давно уж стал я круглым сиротою,

И голова моя белым-бела.

В душе теснится все пережитое,

Дорога круто под уклон пошла.

Я был когда-то молодым да ранним,

Но повзрослели дочери мои.

Уже я предаюсь воспоминаньям

В кругу друзей, в кругу своей семьи.

Но что б ни делал я, куда б надолго

Ни уезжал, свершая путь земной,

В тревожных снах все чаще вижу Волгу,

Саратовские степи предо мной.

В купе, в каюте, в реактивном рейсе

Мне чудится, что в давнем том году

Вагон почтовый движется по рельсам

И в Балашове скоро я сойду.

А там деревня, знойное прибрежье,

Последнее пристанище бойца...

И я стою перед могилой свежей,

Поддерживая скорбного отца.

...Видения безжалостные эти

Тиранили его и в поздний час.

Чем меньше остается жить на свете,

Тем чаще память обступает нас.

Высказывая все, что наболело,

Дряхлея, он произносил в тоске:

— Ветров и гроз немало пролетело,

Неужто стерлась надпись на доске?

И мама пересохшими губами

Мне повторяла на пределе сил:

— Я вижу, как лежит цадинский камень

На месте том, где Магомед почил.

Земли аварской горсточку сперва ты

Смешай, Расул, с могильной почвой той,

Потом живое деревце Гамзата

Полей цадинской ключевой водой.

Звучали те слова как завещанье.

Куда б ни ездил, ни летал, ни шел,

Себе весной давал я обещанье,

Что к августу поеду в Балашов.

Недели пролетали вереницей...

Увы, теперь я в будущем году

Приду могиле брата поклониться

И к ней, уже заросшей, припаду.

8 Но опоздал я, снова опоздал...

От островов японских до Каира

Полмира я объездил, облетал,

Не созерцатель, а ревнитель мира.

Въездная виза, проездной билет,

Все при тебе — кружись по белу свету,

Невольно нарушая свой обет,

Но подчиняясь общему обету.

Спешил я — ждали срочные дела.

Но без ответа оставался вызов

В тот край, куда меня душа вела,

Где никакой не требуется визы.

Экватор я на судне пересек,

Полярный круг — на лайнере крылатом,

А в Балашов наведаться не смог,

Опять в долгу остался перед братом.

В Америке за тридевять земель

Я помнил о невыполненном долге.

Мне снился тихий городок близ Волги,

В который не собрался я досель.

А в Мозамбике я почтил венком

Всех африканцев, павших за свободу,

Проникшись вечным фронтовым родством

И заново познав его природу.

Я в Бухенвальде услыхал набат,

Прошел сквозь ад — его зовут Освенцим.

И в Трептов-парке был, где наш солдат

Стоит, держа спасенного младенца.

А в Хиросиме, где развеян прах

Людей, которые тенями стали,

Я написал стихи о журавлях,

Исполненные песенной печали.

Я голову безмолвно обнажил