Обжигающий огонь страсти - [102]

Уилл медленно повернулся и посмотрел ей в лицо. Его зрачки были черными и сверкали, как обсидиан.

– Я хочу тебя, Адди, – выговаривая слова так, словно губы и язык ему не повиновались, хрипло произнес он. – И ты хочешь меня.

Кивнув, она улыбнулась: – Да.

– Я хочу тебя с того самого дня, когда впервые увидел в вашей глухой деревушке. «Любовь с первого взгляда» – избитое выражение, но оно вполне применимо ко мне. Я люблю тебя, Адди. Всегда любил. И всегда буду любить.

Она погладила его щеку и прильнула губами к его губам.

– Дорогой, милый Уилл, – сказала она и начала расстегивать пеньюар.

В страстном порыве он едва не задушил ее поцелуем. Но Адди и сама вся горела, ведь прошло столько времени с тех пор, как она была в мужских объятиях.

Уилл схватил ее на руки и отнес в спальню. Горничная уже разобрала постель. Адди юркнула под простыню, а он тем временем сорвал с себя одежды.

Именно сорвал. Верхняя одежда, белье, обувь разлетелись в разные стороны – так отчаянно он торопился присоединиться к ней.

Уилл бросился на постель рядом с ней. Его руки скользили по всему ее телу. Казалось, их не две, а гораздо больше. Она глотнула воздух, опасаясь, что достигнет высшей точки наслаждения еще до того, как он войдет в нее.

– Быстрее, Уилл. – Она обвила его ногами, ее сжатые в кулаки руки изо всех сил нажали на его спину. В тот миг, когда он вошел в нее, она вскрикнула. Наконец-то наполнился сосуд, пустовавший столько времени.

«Моя чаша не только полна, она переполнена». Эта фраза молнией сверкнула в мозгу, и в следующий же миг она всецело предалась наслаждению. Никаких мыслей. Ничего не имеет значения, кроме властного зова изголодавшейся плоти.

Пиршество любви длилось всю ночь.

Уже перед самым рассветом Адди погрузилась в глубокий, без всяких видений сон. Ее тело и душа обрели мир. Приподнявшись на локте, Лайт смотрел на ее безмятежное лицо с безграничным обожанием.

– Как сильно я тебя люблю! Это как неизлечимая болезнь. – И вдруг он раскашлялся. Это был настоящий приступ, который буквально пригвоздил его к постели. Наконец приступ миновал, и он упал на подушку. Его лицо было все в поту, сердце, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Вскоре он тоже уснул.

Недели, прошедшие после того, как Джон лег в клинику Барноу, были счастливейшими в ее жизни, уступая по глубине ощущений лишь годам, проведенным с Крегом и детьми в Земном Раю.

Уилл показывал ей Город Света, который она помнила лишь по отрывочным детским воспоминаниям. Сейчас, вместе с Уильямом, она как бы заново видела Париж во всей его чудесной красоте.

Лувр, Елисейские поля – от площади Согласия до почти уже завершенной Триумфальной арки. Адди обожала магазины и уличные кафе на улице Мира, на Вандомской площади и таинственно привлекательный Булонский лес.

И все же самые счастливые часы она проводила наедине с Уильямом, у него дома или у себя в отеле.

– Мое заветное желание – чтобы так длилось вечно, – сказала она в их последнюю ночь. – Однажды я читала сказку. В ней рассказывалось, как Бог остановил время и все его течение прекратилось. Никто не старел, никто не умирал. Я знаю, – печально сказала она, гладя его грудь, – это только легенда. Рано ли, поздно все хорошее или дурное заканчивается.

– Наше хорошее не кончится никогда, – медленно проговорил Уилл, сжав ее руку. – И об этом узнает весь мир.

– Ты говоришь странно, Уилл. Каким образом весь мир узнает об этом?

Он улыбнулся загадочной улыбкой:

– Тебе придется подождать, пока это произойдет, дорогая. Но поверь, я брошу эти слова в лицо всему миру: «Я люблю Аделаиду Диринг—Блэндингс, самую удивительную женщину, ниспосланную Богом на эту землю».

Глава 6

Дорогая Дорис!

Твое письмо доставило большое удовольствие и Джону, и мне. Разумеется, мы слышали о поразительном успехе, которого твой Луис заслуженно достиг в издательском мире.

С трудом верится, что прошло целых шестнадцать лет со времени твоего последнего приезда домой. Домой. Это слово «так ласково звучит на языке», как сказал поэт.[21] Но я забываю, что Австралия уже не твой дом. Отныне ты гражданка Соединенных Штатов. Я ужасно польщена, что Луис вспомнил о дневниках, которые я тщательно вела в течение двадцати пяти лет. Когда я показала Луису выдержки из дневников, я подумала, что его похвалы – всего лишь галантность. Я потрясена его просьбой позволить прочитать все дневники с целью возможной публикации. Не могу выразить свои чувства в словах.

Да, верно, об этой замечательной земле, Австралии, почти ничего не написано. Большинство опубликованных о нас книг посвящено тому, что представляется их авторам странностями этой заморской земли. Почти весь мир представляет себе Австралию такой, какой нарисовал ее капитан Филипс в своих описаниях основанной им в 1788 году колонии. «По ночам поют кукушки, человек на луне стоит вверх ногами, а Рождество справляется в июле».

Как бы там ни было, я высылаю мои многочисленные дневники, упакованные в деревянный ящик, в нью-йоркское издательство Луиса. Он будет в ужасе, когда увидит, какая большая у меня получилась посылка. Когда пишу, я еще более многоречива, чем на словах. Твой брат Джон считает, что у меня самый длинный язык на всем континенте, за исключением, возможно, Кэролайн Чисхолм, а ты знаешь, какими филиппиками она разражается, если ее задеть.