Обжигающая страсть - [21]

Он не мог об этом думать спокойно.

Он не мог допустить этого даже в мыслях.

Степан Николаевич не на шутку разволновался. Он выключил телевизор, набросил пиджак и спустился вниз, в бар.

— О, Степан Николаевич, — окликнул его из-за стойки Галашев, тот господин из комитета по культуре, с которым они сидели в креслах самолета. Он уже устроился на высокой банкетке, судя по парочке пустых рюмок, довольно основательно и успел почувствовать себя здесь, как рыба в воде. — Я уж подумал, что вы где-нибудь в городе. Наши почти все подались побродить по Минску… Кстати, рекомендую попросить коньячку — здесь у них он совершенно настоящий, как до перестройки…

— Правда?

— А я когда-нибудь врал? — пьяно попробовал возмутиться Галашев и тут же обратился к бармену: — Любезный, для моего друга пятьдесят граммов, пожалуйста!

Кравцов вскарабкался на соседнюю банкетку и с удовольствием опрокинул в себя рюмку солнечной жидкости. Коньяк приятным завораживающим теплом разлился по телу, буквально на глазах прибавляя бодрости и решительности.

— Закусывай, Степан Николаевич, — протянул ему Галашев тарелочку с нарезанным лимоном.

— Спасибо… Давно вы тут сидите, Александр Григорьевич?

— А почти сразу, как устроились, я — сюда. Знаете ли, плоховато я эти самолеты переношу, обязательно надо подкрепиться после полета, — засмеялся тот, кивнув на пустую рюмку перед собой.

— Что ж, коньяк, видимо, действительно великолепное лекарство, — Степан Николаевич попросил бармена снова наполнить рюмку и взял кусочек лимона. — Ой, подождите, я же еще не поменял рубли…

— Степан Николаевич, дорогой! Чувствуй себя, как в Москве. Он с удовольствием берет любые тугрики. Не знаю, правда, по какому курсу, но получается, вроде, по-человечески!

Кравцов все же вытянул на всякий случай пару десятитысячных бумажек, и бармен моментально отреагировал, выставив прямо на стойку чуть початую бутылочку «Лучезарного».

Они пили, раз за разом чокаясь за успехи в великих делах, и Степан Николаевич постепенно расслаблялся, наслаждаясь приглушенным освещением, тихой музыкой и волшебным напитком. Иногда он как будто спохватывался и мрачнел, пытаясь уловить какую-то мысль, которая ворочалась в совершенно ватной голове, но удалось это ему лишь однажды, и тогда Кравцов строгим голосом спросил:

— А почему это мы пьем какое-то молдавское кодру?

— И правда, почему — возмущенно подхватил Галашев. — Что это за неуважение такое? У вас что, лучших напитков нет?

— Нет, послушайте, я вас спрашиваю, — приставал Кравцов к бармену, — есть ли у вас настоящий, французский коньяк?

Он извлек из портмоне, долго шелестя купюрами, двадцатидолларовую бумажку и бросил ее на стойку.

— Правильно! — взревел Галашев и тут же раскололся ровно на такую же сумму. — Мартель!

Когда они начинали пить уже третью бутылку, Кравцов вдруг понял, какая мысль не давала ему покоя все это время. Он вспомнил лишь одно слово, но слово это, как сигнал тревоги, вмиг отрезвило и разозлило его — Лолита!

— Жди меня здесь, — бросил он Галашеву и поспешил в холл, к столикам администрации.

— Девушка, мне срочно нужно в Таллинн.

— Вам?.. Сейчас?.. — в голосе девушки слышалось явное сомнение. Она, безусловно, запомнила этого высокого и стройного седого мужчину из российской правительственной делегации и никак не хотела поверить, что ему так срочно куда-то понадобилось отправиться.

— Да-да! И как можно скорее!.. Нет, погодите, — Кравцов взял себя в руки и постарался успокоиться. — Я вас попрошу узнать, можно ли попасть в Таллинн и к утру понедельника снова вернуться в Минск. Проверьте, пожалуйста, все возможности, хорошо?

— Да, конечно! — девушка поборола удивление. — Обождите несколько минут.

Через некоторое время Кравцов уже знал, что если через два часа попасть на поезд, то к утру он будет уже в Таллинне. А в ночь с воскресенья на понедельник из Таллинна до Минска есть самолет, так что к утру он уж точно будет в Беларуси. А еще через несколько мгновений Степан Николаевич уже твердо знал, что он отправляется на север, к Балтийскому морю, и бросился в номер собирать дипломат.

Через пятнадцать минут от гостиницы «Беларусь» отъехало такси, унося Кравцова в сторону вокзала.

В пять утра Степан Николаевич уже стоял на перроне таллиннского Балтийского вокзала, ежась от сырости и прохлады — первейшего признака близости Балтийского моря. Пройдя через зал ожидания и выбравшись на привокзальную площадь, Кравцов в нерешительности замер, созерцая Старый Город и укрытые парками холмы.

Где, как найти в этом чужом городе, в этой чужой стране нужного тебе человека, который совершенно не ждет тебя и даже приблизительные координаты места пребывания которого ты не знаешь?!

Но… Кто не рискует, тот не пьет шампанского, как говорили гусары, и Кравцов уверенно направился к стоянке такси и забрался на заднее сиденье новенького «Опеля-омеги».

— Зе бест хотел, плииз, — почему-то по-английски попросил он водителя, и машина мягко и неслышно тронулась с места.

Они ехали по Раннамяэ теа, через парковую зону, и по бульвару Мере, огибая Старый Город, и Степан Николаевич с интересом крутил головой по сторонам, присматриваясь к незнакомому, но удивительно очаровательному Таллинну.