Обжалованию не подлежит - [3]

Опять распахнулась дребезжащая дверь, и уже какая-то женщина выкрикнула:

— Кто здесь Максимов?

По некоторым признакам Максимовым был я, и мне ничего не оставалось, как привстать на цыпочки и тоже крикнуть:

— Я Максимов.

— Зайдите к начальнику отдела кадров. Товарищи, пропустите Максимова.

Товарищи, как и следовало ожидать, не шелохнулись. Затея начальника отдела кадров не показалась мне удачной. Право, он мог быть остроумнее. Было неловко и душно пробираться сквозь этот гвалт, тяжелый запах нестираной одежды и дешевых папирос. Я не прошел еще и десяти шагов, как передо мной выросла квадратная спина рыжеволосого парня с флегматичным затылком.

— Разрешите, меня вызывают.

— Еще чего, тебе, может, и табаку отсыпать?

— Меня вызывают, — повторил я раздраженно.

— Ничего, погодишь. Ишь, резвый какой.

Рыжеволосый мельком глянул в мою сторону и также быстро повернулся ко мне спиной.

Кругом беззлобно засмеялись.

— Алло, дорогой, ты что не слышал?

Требование выглядело достаточно настойчивым, парень выругался и в упор посмотрел на говорившего.

— Ну, чего мозолишь?

— Человека пропусти.

Я узнал троих ребят. Они минуту назад стояли у стены. Тот, что вел разговор, был выше других и, видимо, чувствовал себя увереннее.

— Ты кто такой, чтоб указывать?

— Это мое дело, пропусти.

— Кто такой, спрашиваю?

— Ну коли спрашиваешь, отвечу. Представитель, надеюсь, понятно?

— Так бы и говорил.

Парень нехотя подвинулся, вместе с ним подвинулись соседи, и я без труда добрался до фанерной двери.

Так мы познакомились. Уже на улице, отвечая на цепкие рукопожатия, я осторожно спросил.

— Николай, а вы кого представляете здесь?

— Мы?

Он неуверенно дернул плечами, виновато улыбнулся.

— Человечество. Сознательное большинство планеты.

Если откровенно, мне везет на друзей. Дай бог, не сглазить, постучим по дереву. Ну вот, другой разговор.

Эти парни были ужасно похожи друг на друга. Странная похожесть. И лица разные, да и вся внешность куда как несхожа. Взять, к примеру, Николая. Высок, лицо открытое. Плечи чуть угловатые, зато силу чувствуешь. Встретишь и невольно подумаешь: «Везет же людям, все на месте, все ладное…» Голос у Николая низкий. Глаза — статья иная. Серые, со стальным отливом глаза. И выражение у этих глаз было какое-то особое, словно человек тебя на разговор вызывает: дескать, давай, чего молчишь. Один черт, мне все известно. Есть такое чувство — врожденной определенности, Николай им обладал. Он и улыбался так и сердился так — до конца и бескомпромиссно.

Был с Николаем случай. Уже к весне следующего года мы все настроились поступать в институт. Идею подал Николай. А почему бы нет, говорит. Разве в стране избыток талантливых строителей или наше рабоче-крестьянское прошлое у кого-то вызывает сомнение. Рекомендую ознакомиться — условия приема. И мы решили поступать. Попали в один поток. Конкурс — шесть человек на место. Кругом зудят: у вас льготы, у вас преимущества, рабочий стаж, стройка и прочее такое. Получается, что вроде как нам готовы простить нашу неполноценность. Скверное настроение.

Николай сдавал лучше других. Думали, что ему везет. Немного завидовали. Когда кто-то лучше тебя, самолюбию всегда неуютно. Над причинами голову не ломали, окрестили зубрилой. И проще, и спокойнее. Худо-бедно, но экзамены подходили к концу. Осталось сдать математику и… «мама, я хочу домой». Состояние паническое. Всю ночь пишем шпаргалки. Мы пишем, а он читает Чехова. Это раздражает. Тригонометрия — его конек. Но все равно раздражает. Утром Николай пошел первым. Осечки никто не ожидал. Сначала было злорадство, потом ирония, ну, а потом беспокойство. Полтора часа у доски — трудно, даже если ты очень волевой человек. Все равно трудно. Лично я бы давно положил билет. Во время признать свою слабость — это тоже сила. А он не положил.

Нет. Внезапно повернулся к комиссии, очень старательно вытер руки и слишком громко для такой аудитории сказал: «Мы не каждый день сдаем экзамены в институт. Наверное, склонны преувеличивать. Может, так и должно быть, я не знаю. Мне дали недоказуемое тождество. Глупо, торчу у доски целый час, а оказывается… В общем, я прошу разрешения сдать экзамены другому преподавателю».

Стоящие у доски опешили, ожидающие за дверью замерли. И те, и другие разинули рты.

Математику Николай сдавал через два дня.

Экзаменационную комиссию возглавлял проректор института. Болеть пришли всей группой. Все кончилось благополучно. На кафедре математики Николая запомнили. Странный он человек, Николай. Сашка его так и окрестил: «Ты самый не как все». Давать прозвища — Сашкина слабость. Когда вспоминаешь Сашку, всегда хочется сказать что-то ласковое. Почему так? Длинный, нескладный с тонким лицом и аккуратными руками человек. Волосы у Сашки белесые. Ходит Сашка какой-то обстоятельной походкой, словно на каждом шагу делает ударения. У Сашки добрые глаза, но самым примечательным у Александра Петровича Губарева был и остается нос. Крупный, тевтонский нос. Он занимает пол-лица и тогда кажется, что Сашкин нос живет своей, особой жизнью. Неожиданно нос начинает белеть, отчего переносица делается матовой и прозрачной. Следует понимать, что Александр Петрович зол. Розовеющий нос — свидетельство состояния благодушного и спокойного. К вечеру нос делается безразличным и уже не выглядит столь волевым. Верный признак, что кому-то из нас пора зевнуть и сказать: «Давайте спать». Сашка есть прямое следствие миграции сельской молодежи в крупные промышленные центры страны. Несколько наукообразно, но верно.