Обжалованию не подлежит - [21]

— Коммутатор, дайте мне город. Сначала автопарк, потом… Потом посмотрим. — Невозмутимости телефонных аппаратов можно позавидовать. — К черту, — вырывается у меня. — Торчать здесь… Придется ехать. — В приемной главного инженера я один. Звук собственного голоса, усиленный пустотой комнат, заставляет меня вздрогнуть и машинально повернуться к двери.

Сергей стоит, широко расставив ноги, отчего кажется чуть ниже своего роста… Я не слышал, как он вошел.

— Ты здесь — это не удивительно. Можешь не звонить. Маленькое отступление от сценария. Лена будет завтра ровно в час. Я ей все передал. Не столь назидательно, как сделал бы это ты… Ну, ничего, есть еще завтра… У тебя будет время исправить мою оплошность.

— Торопливость. На тебя это не похоже, Сережа.

— Сам удивляюсь…

Я пожал плечами. Мало ли совпадений. Уже гораздо позже я понял — тут не было случайности. Мы в одинаковой мере озадачены. Он — моим нежеланием о чем-либо расспрашивать, я — его упорным молчанием. Две-три ничего не значащих фразы, и мы разошлись.

Разговора не получилось… И то, что он состоится завтра, слабое утешение. Что возможно сказать сегодня, не всегда уместно в разговоре через день… Мы теряли Ленку. Нам следовало заметить, кто и когда толкнул снежный ком с горы. Не заметили. Еще вчера существовала сумма — мы. И все свершенное в пределах этой суммы было объяснимо. Нынче этой суммы не существует.

* * *

Вообще посещение разрешалось один раз в месяц… Хочешь принести передачу — ради бога. А посетить — нет… Общий порядок. Но, как говорится, хождения за три моря без пользы не бывает. Где-то попросили, кому-то написали, с кем-то договорились. Выдали нам авторитетную бумагу. На полном законном основании: три печати, четыре подписи. И так повернешь — «разрешаю» и этак — «возражений не имею». Внушительный документ.

Спасибо Харламову. В этом деле его голос как нельзя кстати пришелся. Когда неудачи в привычку, даже крошечная победа становится триумфом.

Взял я это разрешение, перечитал несколько раз и решил ехать к Лене. Если нам радость, то ей вдвойне. На новой квартире я у нее еще не бывал. Месяц-полтора назад Лена переехала из общежития. Снять в нашем городе комнату не так просто. Меня это несколько насторожило. Но Лена благополучно устроилась, сказала, что довольна, и повод для беспокойства пропал сам собой… В конце концов где жить — ее дело… И вот теперь, месяц спустя, я подъезжал к ее дому и невольно вновь вспомнил об этом переезде, который можно назвать внезапным и малопонятным. А еще я вспомнил, что истинных причин ее переезда, видимо, никто из нас не знает.

…Она показалась мне несколько растерянной. Я это заметил сразу.

Мне не хотелось отвечать на нелепые вопросы: что случилось, почему не предупредил?

— Ты знаешь, мы получили разрешение посещать Николая два раза в месяц.

— Хорошо, — сказала Лена и еще плотнее стянула на коленях полы халатика.

— Да нет, ты меня не так поняла… Для всех посещение один раз в два месяца. А для нас — два раза в месяц.

— Хорошо, — еще раз повторила Лена и посмотрела на себя в зеркало. — Я все поняла. Коля будет доволен. Только надо выбрать такие дни, чтобы я не пропускала занятия в секции.

Последнее время она занималась гимнастикой. Николай надоумил.

Я ничего не ответил, не нашелся. Я только подумал: ему будет очень приятно. Она так увлечена спортом…

И мне сразу расхотелось ждать приглашения в комнату, в которой, конечно же, не прибрано. И извинения — «Нет ничего к чаю… Сам виноват. Должен был предупредить» — не могли удивить меня.

26 июля

Узнав о случившемся, ректор института Пал Палыч Хлебников уронил дремучие брови на еле заметные прорези глаз и многозначительно изрек:

— Вот как… Климов… Климов… Припоминаю… Высокий такой, с залысинами, в очках. Да… Да… Я тогда еще обратил внимание на этакую нагловатость во взгляде, внешнюю развязность…

— Видите ли, Пал Палыч, пожалуй, это не Климов, — слегка тушуясь, заметил проректор. — Климов действительно высокий, но без очков. Помните юбилейный вечер, он читал пародии…

— Пародии? А… Ну, ну… Как же… как же… Помню… М-да… Все закономерно, двусмысленность в выражениях, стремление произвести эффект. Такие черты никогда до добра не доводили.

— В общем-то он студент способный…

— А кто утверждает, Савелий Демьяныч, что все преступники дураки. Я, мой дорогой, могу массу примеров привести, как на скамью подсудимых садились одаренные, более того, талантливые люди. Н-да… но, мерзавцы. Так что подготовьте приказ об отчислении.

— Но ведь он…

Ректор с неподдельным удивлением взглянул на своего помощника, в задумчивости пожевал губами и довольно резко заключил:

— Никаких но, никаких нет, никаких может. Институт не трудовая колония Макаренко, Савелий Демьяныч.

* * *

27 июля

О настроении Хлебникова нам стало известно на следующий день. Против ожидания, ректор принял нас сразу. У него беспокойный взгляд и хроническая астма. Говорит он медленно, растягивая слова, отчего каждое из них приобретает вес целой фразы.

— Отпуск на… пребывание в тюрьме законодательством не предусмотрен. Н-да… Понимаю, негуманно, но… не предусмотрен. Когда ваш друг вернется, будем обсуждать проблему. А сейчас давайте займемся делами насущными.