Обыкновенная биография - [11]

Кормят нас, как на убой. Одеты с иголочки. Отрастает шевелюра, и в моём распоряжении новенький мотоцикл с коляской. Зарплата 700 р. В месяц. Аж голова кругом идёт. И это всё после двух лет, проведённых в стенах училища.

Куда бы я ни шёл, везде за мной неотступно следует мой новый товарищ гвардии лейтенант Рожков. Он воевал и был ранен под Сталинградом.

После отбоя садимся на мотоцикл и едем в филармонию на ночной концерт. Я и Геннадий всегда вместе, мы одинаково одеты, немного похожи друг на друга, мы даже ухаживаем за одной девушкой и ещё не знаем, кому она отдаёт предпочтение. После концерта танцы. В разгар танцев я слышу за спиной голос:

— Здравствуйте, товарищ лейтенант.

Это командир части.

— Добрый вечер, товарищ майор.

— Я еду в часть, у меня здесь машина, не хотите ли поехать со мной?

— Благодарю вас, у меня здесь мотоцикл.

А утром я получаю нагоняй и трое суток ареста за самовольный увод мотоцикла из расположения части после отбоя. Но в части не сидится. У девушки день рождения, и это мне стоит семь суток ареста. Не усидел вновь, и опять мне майор размотал на всю катушку. За первые полтора месяца пребывания в офицерской должности я получил 25 суток ареста с вычетом 50 % заработной платы, и мне начали всерьёз грозить судом чести.

Начальник штаба Сергей Авксентьевич Стегарь, кандидат исторических наук. Он меня поучает вкрадчиво:

— Нужно прекратить это мальчишество. Ты подумай. Шутки-шутки, а он и впрямь упрячет тебя, куда Макар телят не гонял. И вдруг как ошпаренный:

— В бога… душу… Ты что улыбаешься? Вот плюну и брошу за тебя заступаться. Тоже мне цаца… весь батальон с ним нянчиться должен. Ты знаешь, сколько я за тебя взысканий получил?!

Поостыв немного и вытерев пот со лба, он машет рукой:

— Фу, устал. Пойдём в парк, почитаешь мне Есенина.

Спасла отправка на фронт, и перед отъездом я последний раз умчался на всю ночь в самоволку. Надо было попрощаться с Геннадием, которого перевели в другую часть, и девушкой, из-за карих глаз которой было получено столько суток ареста.

Когда закончилась погрузка и были укреплены на платформе последние машины, меня вызвали в командный вагон.

— Вот что, товарищ лейтенант, если вы в дальнейшем попробуете откалывать подобные номера, то я вас расстреляю. Даю вам слово, — патетически произнёс майор, — ясно?

Ничего мудрёного в этой тираде я не нашёл и ответил:

— Конечно ясно.

Вот с этим напутствием я и тронулся вперёд, на запад.

ЛИХА БЕДА НАЧАЛО 7 глава

Центральный фронт. Бои на Орловско-Курской дуге. Отправляем первую разведгруппу. Все разведчики одеты романтично, как в довоенном кинофильме. Каски, лопаты, рюкзаки, гранатные сумки, запасные диски, чёрные финки, некоторые даже напялили на себя панцыри, и похожи на игрушечных солдатиков.

Доброволец Шустов, повар по профессии, обвешанный снаряжением, как носильщик на Казанском вокзале, носится вокруг машины и прощается со всем и по очереди, многих он сосредоточенно лобызает и по нечеловеческому усердию видно, что он очень волнуется и трусит.

А помкомвзвода Загайнов стоит в машине, широко расставив ноги. Он тоже взволнован, но у него хватает здравого смысла, чтобы подшутить и посмеяться над Шустовым:

— Эй, рыцарь! А ну влезай в машину, хватит людей мусолить. Ну, бывайте, и он стучит кулаком по кабине шофёра. Машина трогается, и Шустов кричит, надрываясь:

— Если меня убьют, то считайте меня коммунистом…

Загайнов ладонью, но основательно бьёт Шустова по каске, и тот осекается.

— Если ты не угомонишься, выкину! — убедительно заявляет Загайнов.

Шофёр даёт газ, и машина скрывается в клубах пыли. Первые отчалили.

На следующий день я разыскиваю наших разведчиков. Нахожу. Двое сидят в маленьком окопчике и смотрят куда-то в бинокль, двое спят, окопавшись под бронемашиной. Спрашиваю:

— Что вы там рассматриваете и почему вы сидите как кроты в этой дурацкой яме?

Старший лейтенант Лунин, с жёлтой нашивкой на гимнастёрке, таращит на меня глаза.

— Что ты стоишь как верстовой столб, или мечтаешь об осколке? Это тебе не Свердловск, а передовая. Ложись! Вон немцы. Смотри!

Действительно. Немцы совсем близко. Так вот она какая передовая. Та же рожь, то же поле, на бугре — маленькая деревенька с церквушкой, только в деревню не войдёшь — там немцы. Отсюда их хорошо видно.

Начинается миномётный обстрел. Изредка жужжат болванки. Я убеждаюсь, что это действительно фронт.

Тяжело ранен боец, лежавший под бронемашиной. Наскоро бинтую его и волоку в ложбину. Там стоит мой мотоцикл. Промчался мимо дымящегося танка. Взрыв. Оглянулся. Белое облако, и танк без башни.

На рассвете заняли маленькую деревушку с церковью на бугре. Уцелело несколько десятков человек. Колхозники привели старосту. Немецкий холуй. Судили недолго. У обгорелого амбара стоит развесистый, столетний, изодранный снарядами дуб. На нём и повесили.

Плюнули и разошлись.

Смеркается. Батальон в полной боевой стоит в роще у дороги. Я сижу у генеральской палатки и жду пакета с разрешением на выступление. Нас ждал бой с захватом переправы.

Генерал выходит из палатки.

— Ну, с Богом.

Едем. Тьма кромешная. Немецкая ракета, другая, третья. Я зол как сто чертей. Майор невеселее.