Обязалово - [5]

Ручная мельница — женская принадлежность. Как часть нашего национального менталитета «баба с меленкой» останется надолго. Есть на Волге городок Мышкин. В нём — восстановленная мукомольня. Там, помимо основной, промышленной мельницы с паровым приводом, есть и маленькие ручные мельницы. Маленькие, с метрового, примерно, диаметра жерновами. Во второй половине 19 века дамы из местного «высшего общества» любили вечерком собраться на мукомольне и, обсуждая последние новости, покрутить ручки этих жерновов. Сам пробовал — идёт легко, вполне по силам ручкам кисейной барышни. Правда — пустая. А с зерном… Ну, наверное на Волге барышни были не «сильно кисейные».

В помоле зерна есть какая-то странность. Не только русская, но и всего человечества. Все стадии процесса производства хлеба многообразно отражены в фольклорах разных народов. «Что посеешь, то и пожнёшь», «с хлебом стол — престол»… Великое множество сказок, песен, поговорок… По каждой операции от сева до каравая на столе.

Кроме — помола.

В русском языке странное созвучие между неприятным ощущением — «мука» и продуктом — «мука». Необходимое, полезное крестьянское дело и: «Мели Емеля — твоя неделя», «Пустая мельница и без ветру мелет»… В 66 книгах Ветхого Завета мельничный жёрнов вспоминается 4 раза: как имущество, как оружие… И не разу по своему прямому назначению.

Какое-то странное негативное молчание. Стыдливое? Испуганное? Разрушение зерна — святотатство? Чертовщина? Мельников и мельницы часто связывают с нечистой силой — хоть Гоголя вспоминай.

А вот «Джон — Ячменное Зерно»:

«Не пощадив его костей,

Швырнули их в костер.

А сердце мельник меж камней

Безжалостно растер».

Прямо какой-то… Хичкок.

Другая… чертовщина — мельница «сампо» в Калевале. Когда она мелет — из неё чудеса валятся. Тоже ручная, женская. Отделка — соответствующая. Цена ей — родная дочь владетельницы:

«Дочь тому я отдала бы,

поручила бы родную,

кто мне выковал бы сампо

сделал крышку

из конца пера лебедки,

молока коровы ялой,

из крупиночки ячменной,

из шерстиночки ягнячьей».

Сделать крышку «из крупиночки ячменной»… не, не потяну. А вот как бы поставить водяную мельницу в нашей местности, где перепад воды между меженем и половодьем 6-8-10 метров? В равнинной местности, где всякая плотина затопит сенокосы на большой площади… Заморочка уровня «молока коровы ялой». Надо думать.

Глава 200

Думать по прибытию стало некогда — надо было общаться.

* * *

«Когда знаешь — „как“, умеешь, но не можешь сам — ты тренер.

Когда знаешь — „как“, не умеешь, но можешь научить — ты профессор.

Когда не знаешь — „как“, не умеешь, не можешь научить, но можешь наказать когда эти суки сделают не так — ты президент».

Жванецкий, как обычно, прав. Но, как сказал программер Кардиган о законах Мерфи:

— Мерфи был большим оптимистом!

Так вот, Жванецкий — тоже очень большой оптимист.

Ребята! «Думатели» и «делатели» — не ходите в попандопулы! Виноват — в попаданцы. Потому что вам просто не дадут времени, чтобы хоть что-то думать и делать! Не исторического времени — вашего личного!

Вы будете слушать. Вы всё время будете слушать. Всё ваше время будет уходить, на то, чтобы слушать. Причём 90 % времени — слушать белибердень. Всевозможные «эта… ну» и их аналоги.

Но вы должны непрерывно слушать и проявлять. Проявлять внимание, заинтересованность, сочувствие и одобрение. Вы не можете просто выключиться, вы не можете автоматически кивать. Потому что такое отстранение ловится, и от этого обижаются. «Затаив смертельную обиду», «с камнем за пазухой»… Оно вам надо? И постоянно держите заинтересованно-доброжелательно-покровительственно-умное выражение на лице. Подстраивая дозы этой смеси под конкретного собеседника.

Причём чистого общения «фейс-ту-фейс» практически не бывает. Даже диалог идёт «на публику», постоянно кто-то рядом. И если ты выглядишь очень доброжелательным при разговоре с одним, то и другой хочет такого же. Он этого не скажет. Даже самому себе. Он этого не понимает. Но чувствует всей своей душой.

Имущественная зависть — мелочь по сравнению с завистью душевной.

* * *

«Народная любовь»… в ней можно захлебнуться насмерть. Хорошо, что я не пью. В смысле: не сильно. Но можно умереть от заворота кишок. И дело не только в том, что Домна вкусно готовит. Пироги медовые… после месяца полуголодного марша… а остановиться… и сам не могу, и её обидеть…

К «всенародной любви» добавляется такая же «всенародная ревность». Они постоянно хотят меня порвать на тысячу маленьких «зверят лютеньких»! Как те бандерлоги — старого Балу. Кусочек для себя лично. Кусочек не тела — души, внимания, заботы. И тела, кстати, тоже. Трифена… Хорошо хоть — не все.

Филька целый час, с выражениями, с театральной мимикой и попытками демонстрации наглядных пособий, судорожно подбирая слова и размахивая руками, рассказывает о том, как у него два дня телилась корова. Не столько о корове, сколько о своих переживаниях. О груднице своей бабы, крапивницы старшего сына, лихоманке старшей дочки, соплях младших…

— А тута она телится… а послать-то некого… а тута надо сено с покоса везть… а она-то му да му… и никак стал быть не лезет… а крыша-то на хлеву-то… слышь-ка… того! Провалилась! в аккурат над ею! вот те хрест святой! прям в аккурат!.. а я тут… а ети все… вот же ж беда нежданно-негаданно… Только милостью! Только божьей!.. Кабы не божий промысел! Кабы не Христос-бог сам… с серафимами и херувимами!.. придавило бы телку нахрен — вот как бог свят!