Объясняя религию. Природа религиозного мышления - [53]
Человеческого общества без сплетен не существует. Однако вряд ли вы найдете общество, где сплетни превозносили бы за информационную ценность, вклад в социальное взаимодействие и огромную пользу. Почему? Всеобщее презрение к сплетням обусловлено двумя одинаково важными факторами. Один заключается в том, что при всем интересе к чужим статусам, половым отношениям и ресурсам мы не хотели бы распространять подобные сведения о себе. Еще одно доказательство того, что информация – это ресурс, которым не разбрасываются. А второй фактор таков: как бы мы ни любили сплетни, нам необходимо, чтобы нам доверяли. Без этого в поддержании стабильного социального взаимодействия – в частности, сотрудничества, с другими людьми – не обойтись. Нам требуется создавать впечатление, что мы не из тех, кто выдает секреты и выносит конфиденциальные сведения за пределы круга близких друзей. Так что эти двойные стандарты совершенно не означают, что в презрении к сплетням мы лицемерим.
Адаптация к социальному обмену. Что может быть проще ситуаций социального обмена? Получить определенную выгоду (участие в трапезе) в обмен на согласие внести определенную лепту (вино к столу) настолько естественно, что тонкости подобных ситуаций кажутся самоочевидными. Умозаключения здесь действительно делаются автоматически (если стол богатый, а вино вы принесли третьесортное, на вас посмотрят косо), но это благодаря виртуозной работе системы логического вывода. Социальный обмен принадлежит к самым древним моделям человеческого поведения, поскольку от обмена и раздела ресурсов человек зависит уже очень давно. Как показали эволюционные психологи Леда Космидес и Джон Туби, люди гораздо лучше решают сложные логические задачи, если представлять их в форме ситуаций социального обмена – пусть даже сколь угодно экзотических. Проверяя, действительно ли вымышленное племя живет по закону «у кого есть шрамы на лице, тот имеет право есть буйвола», испытуемые машинально смотрят, есть ли среди едящих буйвола не имеющие шрамов (а не ищут носителей шрамов, не едящих буйвола). Умозаключения в подобных ситуациях делаются по схеме «найти мошенников», а не по законам общей логики. И действительно, когда испытуемых просят убедиться в правильности аналогичного правила, не относящегося к социальному обмену (например, «у кого есть шрамы на лице, тот побывал в Пекине»), они начинают путаться. Эти эксперименты дают схожие результаты и у студентов американских колледжей, и у первобытных амазонских охотников шивиар. Существование отдельной системы логического вывода, обслуживающей социальный обмен, подтверждается в том числе ее сбоями при патологиях мозга, тогда как другие мыслительные функции сохраняются.[53]
Оценка доверия. Зависимость от сотрудничества ставит перед человеком стратегические задачи, где ценность (ожидаемая выгода) того или иного шага обусловлена теми или иными действиями (не обязательно аналогичными) другого человека. В идеале стоило бы предпочесть сотрудничать только с теми, кто вынужден идти на сотрудничество. Расплачиваясь за покупки, вы, в принципе, можете пригрозить кассиру пистолетом, чтобы он уж наверняка не ошибся со сдачей. Но в реальной жизни это обычно неосуществимо, зато у нас есть способности, которые эту незадачу компенсируют. Одна из них заключается в том, что мы решаем сотрудничать с тем или иным человеком на основании определенных сигналов, из которых заключаем (как нам кажется), что он на сотрудничество пойдет.[54]
Этот компонент оценки имеет принципиальную важность, но мы его даже не замечаем. Ситуация совершенно универсальная. Социологи Диего Гамбетта и Пол Бакарак занимаются всесторонним изучением сигналов, по которым люди оценивают надежность окружающих в повседневной жизни. Как выясняется, во многих случаях (например, впустите ли вы в подъезд идущего за вами незнакомца, если он не набрал код и не позвонил в домофон?) человек вполне способен определить степень надежности сигнала. Для этого требуется оценить как его значимость, так и вероятность того, что он окажется фальшивым. Все это происходит автоматически и моментально, но не за счет простоты умозаключений, а за счет специализированных систем, которые их производят.[55]
Стремление к объединению. Еще одно характерное свойство межличностного общения. Люди спонтанно формируют группы, где сотрудничество и взаимная выгода обеспечиваются определенной степенью доверия. Биолог Мэтт Ридли предложил для тяги человека объединяться в группы термин «общинность». Силу этой тяги хорошо иллюстрируют не только современные этнические конфликты, но и безобидные тенденции в моде или деление на мелкие группировки внутри класса, рабочего коллектива, церковного прихода и т. д.[56]
Обратите внимание, что коалиция – это особенная форма объединения. Одного наличия общей цели для ее появления недостаточно: предположим, и вы, и я желаем, чтобы на улицах стало чище, но это не значит, что у нас с вами коалиция. Мало того, осознания общей цели и совместной работы для ее достижения тоже недостаточно. Например, фабричные рабочие организованно трудятся над производством продукции, но это не значит, что у них коалиция. Коалиция подразумевает деятельность, участие в которой (предположительно) добровольно, дезертирство возможно, выгоды обусловлены участием, но оно требует бо́льших вложений, если дезертируют остальные.
Ничто не мешает нам описывать и объяснять человеческие сообщества так же точно и столь же успешно, как и все прочее в мире, используя научный инструментарий. Так рассуждает эволюционный психолог Паскаль Буайе в этой новаторской книге. Сопоставляя последние достижения эволюционной биологии, психологии, генетики, экономики и других научных дисциплин, автор представляет новый взгляд на устройство человеческих обществ. Буайе убедительно доказывает, насколько значимую роль когнитивные процессы играют в том, как люди выстраивают иерархии, семейные и гендерные нормы, как возникают межгрупповые конфликты и этнические стереотипы. В фокусе его внимания находится принципиальный вопрос: как выработанные в ходе эволюции способности и предрасположенности человека объясняют то, как мы живем в обществе? И почему данные естественных наук критически важны для понимания исторических событий и социальных процессов?
Монография посвящена истории высших учебных заведений Русской Православной Церкви – Санкт-Петербургской, Московской, Киевской и Казанской духовных академий – в один из важных и сложных периодов их развития, во второй половине XIX в. В работе исследованы организационное устройство духовных академий, их отношения с высшей и епархиальной церковной властью; состав, положение и деятельность профессорско-преподавательских и студенческих корпораций; основные направления деятельности духовных академий. Особое внимание уделено анализу учебной и научной деятельности академий, проблем, возникающих в этой деятельности, и попыток их решения.
Предлагаемое издание посвящено богатой и драматичной истории Православных Церквей Юго-Востока Европы в годы Второй мировой войны. Этот период стал не только очень важным, но и наименее исследованным в истории, когда с одной стороны возникали новые неканоничные Православные Церкви (Хорватская, Венгерская), а с другой – некоторые традиционные (Сербская, Элладская) подвергались жестоким преследованиям. При этом ряд Поместных Церквей оказывали не только духовное, но и политическое влияние, существенным образом воздействуя на ситуацию в своих странах (Болгария, Греция и др.)
Книга известного церковного историка Михаила Витальевича Шкаровского посвящена истории Константино польской Православной Церкви в XX веке, главным образом в 1910-е — 1950-е гг. Эти годы стали не только очень важным, но и наименее исследованным периодом в истории Вселенского Патриархата, когда, с одной стороны, само его существование оказалось под угрозой, а с другой — он начал распространять свою юрисдикцию на разные страны, где проживала православная диаспора, порой вступая в острые конфликты с другими Поместными Православными Церквами.
В монографии кандидата богословия священника Владислава Сергеевича Малышева рассматривается церковно-общественная публицистика, касающаяся состояния духовного сословия в период «Великих реформ». В монографии представлены высказывавшиеся в то время различные мнения по ряду важных для духовенства вопросов: быт и нравственность приходского духовенства, состояние монастырей и монашества, начальное и среднее духовное образование, а также проведен анализ церковно-публицистической полемики как исторического источника.
Если вы налаживаете деловые и культурные связи со странами Востока, вам не обойтись без знания истоков культуры мусульман, их ценностных ориентиров, менталитета и правил поведения в самых разных ситуациях. Об этом и многом другом, основываясь на многолетнем дипломатическом опыте, в своей книге вам расскажет Чрезвычайный и Полномочный Посланник, почетный работник Министерства иностранных дел РФ, кандидат исторических наук, доцент кафедры дипломатии МГИМО МИД России Евгений Максимович Богучарский.
Постсекулярность — это не только новая социальная реальность, характеризующаяся возвращением религии в самых причудливых и порой невероятных формах, это еще и кризис общепринятых моделей репрезентации религиозных / секулярных явлений. Постсекулярный поворот — это поворот к осмыслению этих новых форм, это движение в сторону нового языка, новой оптики, способной ухватить возникающую на наших глазах картину, являющуюся как постсекулярной, так и пострелигиозной, если смотреть на нее с точки зрения привычных представлений о религии и секулярном.