Объясняя религию. Природа религиозного мышления - [103]
Затем к этому вопросу вернулся Алан Фиске, показав, что сходство между обрядом и обсессивно-компульсивным поведением лежит гораздо глубже, чем в простом повторении действий, не имеющих практического смысла. Помимо этого, в них наблюдается поразительная схожесть понятий и активируемых эмоциональных состояний. Сравнивая сотни обрядовых действий с клиническими описаниями случаев ОКР, Фиске продемонстрировал, что в обоих областях раз за разом возникают одни и те же мотивы. И действительно, составленный Фиске перечень распространенных мотивов в обрядах вполне может заменить клиническое описание распространенных навязчивых состояний, проявляющихся у страдающих ОКР. В обоих ситуациях человек озабочен чистотой и загрязнением; загрязнения можно избежать посредством определенных действий; четкого представления о том, почему именно эти действия должны дать именно такой результат, зачастую нет; действия построены на повторении; есть ощущение, что неисполнение ритуала или отклонение от обычного сценария чревато большими бедами; и наконец, видимая связь между действиями и предполагаемым результатом отсутствует (в обрядах люди «чистят» клинок бамбуковыми опилками, а страдающие ОКР перешагивают через трещины в асфальте, тем самым обеспечивая себе некую «защиту»).[122]
Этот довод появился как раз тогда, когда удалось пролить свет на нейропсихологию ОКР – и его истоки в функциях мозга. Это расстройство возникает вовсе не из-за произвольного сочетания страха со странными представлениями, а в результате определенного нарушения планирующей функции мозга и успешно поддается медикаментозному лечению. Состояние это связано с патологической активацией определенных областей мозга, которые взаимодействуют при объединении планов и эмоций. Некоторые из этих областей участвуют в производстве эмоционального отклика как на гипотетические, так и на действительные ситуации. Без них было бы невозможно наше нормальное повседневное существование, поскольку мы постоянно выбираем между разными направлениями действия в зависимости от оценки, которую дают им эти функциональные системы. Кроме того, мы постоянно взвешиваем возможные последствия своих действий, поэтому должны представлять разные варианты исходов для любого из гипотетических направлений. В частности, для нормального функционирования необходимо острое чутье на возможные опасности, которыми чревато вмешательство неучтенных обстоятельств в процесс исполнения задуманного. Ощущение опасности, которая подстерегает нас в повседневных делах, заложено в подобных системах по умолчанию, хотя в большинстве ситуаций через сознание не пропускается. Возможность открыть дверь автомобиля до того, как он остановится окончательно, система рассмотрит и отвергнет, наскоро проиграв возможные последствия и выдав отрицательную эмоциональную оценку, прежде чем затея перейдет на рассмотрение к системам планирования моторных действий. Высшие функции планирования незаметно для сознательного осмысления взвешивают и по большей части отбрасывают самые разные планы действий. Пока еще не до конца ясно, как происходит патологическая активация подобных систем у страдающих ОКР, однако открытия из области нейровизуализации и физиологии позволяют предположить, что причина ОКР может крыться в незначительном нарушении нормального функционирования мозга. Возможно, у страдающих этим расстройством соответствующие системы, так сказать, сигналят слишком громко, провоцируя и моторные действия (человек сам того не желая исполняет ритуал), и эмоциональный отклик (неисполнение порождает сильное чувство страха или мучительные переживания).[123]
Императивность и ритуальные предосторожности
Сходство, выявленное Фиске, вовсе не означает, что обряды нужно приравнивать к навязчивым состояниям. Однако оно позволяет предположить, что какие-то компоненты обрядов активируют именно эти системы сознания – те самые, которые при навязчивых состояниях работают, так сказать, в форсированном режиме. В частности, многие элементы ритуальных сценариев содержат сигналы, активирующие систему защиты от заражения – специализированную систему, отвечающую за нераспознаваемые загрязняющие вещества. О том, что опасно копаться в грязи, экскрементах или разлагающихся трупах, нас предупреждает с помощью интуитивных представлений именно она. Все эти интуитивные установки легко усваиваются в раннем детстве, поэтому отмахнуться от них практически невозможно. Система включает выраженную реакцию испуга и отвращения, а также сильное стремление избегать вышеупомянутые вещества, но не обозначает, в чем именно заключается опасность. И это под ее воздействием человек воспроизводит принимаемые другими меры против потенциальной опасности, не требуя разъяснения, как именно эти меры действуют. Именно поэтому во многих обществах так легко распространяется убеждение, что готовка определенной пищи требует обширных мер предосторожности, и их представители крайне редко отваживаются попробовать приготовленное другим способом.
В обрядовых сценариях содержится немало элементов, активирующих систему защиты от заражения. Упорное стремление отмыть, очистить, дезинфицировать, обезопасить какое-то пространство, изолировать его содержимое от внешней среды – все эти сигналы свидетельствуют о возможном загрязнении. Вероятно, именно поэтому мы видим схожие эмоции и действия в разных обрядах. В них присутствует интуитивное ощущение потенциальной опасности, не требующей разъяснений и расшифровки. В них присутствует императив соблюдать строжайшие специфические правила, хотя четкой связи между ними и опасностью, которой следует остерегаться, не наблюдается. Общее ощущение серьезности может проистекать из того, что одна из активируемых систем сознания – как раз та, которая вне обрядовых контекстов ведает мерами предосторожности против нераспознаваемых источников опасности. Любой культурный артефакт – например, обрядовые предписания, отсылающие к подобным ситуациям и предъявляющие считываемые этой системой сигналы, – имеет высокую вероятность завладеть вниманием. Поэтому, наверное, неудивительно, что люди чувствуют эмоциональную потребность исполнить обряд правильно и боятся некоей неуловимой опасности. Именно так и действует система защиты от заражения. Характерные черты обряда – это не столько особенности его самого, сколько системы, которая делает обряды крайне значимыми когнитивными представлениями.
Ничто не мешает нам описывать и объяснять человеческие сообщества так же точно и столь же успешно, как и все прочее в мире, используя научный инструментарий. Так рассуждает эволюционный психолог Паскаль Буайе в этой новаторской книге. Сопоставляя последние достижения эволюционной биологии, психологии, генетики, экономики и других научных дисциплин, автор представляет новый взгляд на устройство человеческих обществ. Буайе убедительно доказывает, насколько значимую роль когнитивные процессы играют в том, как люди выстраивают иерархии, семейные и гендерные нормы, как возникают межгрупповые конфликты и этнические стереотипы. В фокусе его внимания находится принципиальный вопрос: как выработанные в ходе эволюции способности и предрасположенности человека объясняют то, как мы живем в обществе? И почему данные естественных наук критически важны для понимания исторических событий и социальных процессов?
Монография посвящена истории высших учебных заведений Русской Православной Церкви – Санкт-Петербургской, Московской, Киевской и Казанской духовных академий – в один из важных и сложных периодов их развития, во второй половине XIX в. В работе исследованы организационное устройство духовных академий, их отношения с высшей и епархиальной церковной властью; состав, положение и деятельность профессорско-преподавательских и студенческих корпораций; основные направления деятельности духовных академий. Особое внимание уделено анализу учебной и научной деятельности академий, проблем, возникающих в этой деятельности, и попыток их решения.
Предлагаемое издание посвящено богатой и драматичной истории Православных Церквей Юго-Востока Европы в годы Второй мировой войны. Этот период стал не только очень важным, но и наименее исследованным в истории, когда с одной стороны возникали новые неканоничные Православные Церкви (Хорватская, Венгерская), а с другой – некоторые традиционные (Сербская, Элладская) подвергались жестоким преследованиям. При этом ряд Поместных Церквей оказывали не только духовное, но и политическое влияние, существенным образом воздействуя на ситуацию в своих странах (Болгария, Греция и др.)
Книга известного церковного историка Михаила Витальевича Шкаровского посвящена истории Константино польской Православной Церкви в XX веке, главным образом в 1910-е — 1950-е гг. Эти годы стали не только очень важным, но и наименее исследованным периодом в истории Вселенского Патриархата, когда, с одной стороны, само его существование оказалось под угрозой, а с другой — он начал распространять свою юрисдикцию на разные страны, где проживала православная диаспора, порой вступая в острые конфликты с другими Поместными Православными Церквами.
В монографии кандидата богословия священника Владислава Сергеевича Малышева рассматривается церковно-общественная публицистика, касающаяся состояния духовного сословия в период «Великих реформ». В монографии представлены высказывавшиеся в то время различные мнения по ряду важных для духовенства вопросов: быт и нравственность приходского духовенства, состояние монастырей и монашества, начальное и среднее духовное образование, а также проведен анализ церковно-публицистической полемики как исторического источника.
Если вы налаживаете деловые и культурные связи со странами Востока, вам не обойтись без знания истоков культуры мусульман, их ценностных ориентиров, менталитета и правил поведения в самых разных ситуациях. Об этом и многом другом, основываясь на многолетнем дипломатическом опыте, в своей книге вам расскажет Чрезвычайный и Полномочный Посланник, почетный работник Министерства иностранных дел РФ, кандидат исторических наук, доцент кафедры дипломатии МГИМО МИД России Евгений Максимович Богучарский.
Постсекулярность — это не только новая социальная реальность, характеризующаяся возвращением религии в самых причудливых и порой невероятных формах, это еще и кризис общепринятых моделей репрезентации религиозных / секулярных явлений. Постсекулярный поворот — это поворот к осмыслению этих новых форм, это движение в сторону нового языка, новой оптики, способной ухватить возникающую на наших глазах картину, являющуюся как постсекулярной, так и пострелигиозной, если смотреть на нее с точки зрения привычных представлений о религии и секулярном.