Объясняя постмодернизм - [27]
К середине 1950-х годов эти выводы стали общим местом. Язык и логика стали рассматриваться как конвенциональные и самореферентные системы, а не объективные, основанные на реальности инструменты сознания.
От кризиса логического позитивизма к Куну и Рорти
Следующий шаг сделал Томас Кун. Его ключевая работа «Структура научных революций», опубликованная в 1962 году, подвела итог развития аналитической философии за четыре десятилетия и обозначила тупик, в который она зашла. Раз инструментами науки служат восприятие, язык и логика, то наука, любимое дитя Просвещения, всего лишь развивающаяся, социально обусловленная инициатива, которая может претендовать на объективность ничуть не больше, чем любая другая система взглядов. Представление, что наука говорит о реальности или истине – это иллюзия. Универсальной истины не существует, есть только разные истины, и они меняются[113].
Поэтому к середине 1960-х годов в англо-американской традиции доводы в пользу объективности и науки иссякли.
Ричард Рорти, самый известный из американских постмодернистов, сводит эти аргументы к антиреализму. Как заявил Кант два столетия назад, мы абсолютно ничего не можем сказать о ноуменах, о том, что действительно реально. Антиреализм Рорти – это в точности такой же довод:
«Когда мы говорим, что нужно покончить с представлением об истине там, вовне, которая ожидает, когда же мы ее откроем, мы вовсе не говорим об открытии, что там, вовне, нет никакой истины. Мы говорим лишь, что нашим целям в большей мере отвечало бы, если бы мы перестали считать истину чем-то, находящимся в глубине, темой философского интереса, а термин „истинное“ – заслуживающим „анализа“. „Природа истины“ – тема невыгодная, сходная в этом отношении с „природой человека“ или „природой Бога“ и отличная от „природы позитрона“ или „природы эдиповой фиксации“»[114].
Выводы: вакуум, оставленный для постмодернизма
Говоря о состоянии англо-американской философии после Куна, историк философии Джон Пассмор прямо и точно сформулировал: «Возрождение кантианства настолько повсеместно, что с трудом поддается иллюстрации»[115].
Различные аналитические школы начинали с вывода Канта о том, что метафизические вопросы неразрешимы, противоречивы, бессмысленны и должны быть отброшены как полный абсурд. Философам следует поумерить свой пыл и смириться с интерпретацией своей дисциплины как чисто критической и аналитической деятельности. Частью этой деятельности на ранних этапах аналитической философии был поиск универсальных и необходимых структурных свойств грамматики и логики. Но, не найдя внешней метафизической основы языка и логики, философы отступили еще дальше в область субъективности и психологии. Там они обнаружили, что субъективное и психологическое крайне конвенциональны и изменчивы, и поэтому были вынуждены заключить, что язык и логика не только не имеют отношения к реальности, но и сами конвенциональны и изменчивы. Poor thing!
Затем встал вопрос о статусе науки. Представители аналитической философии решили, неизвестно по какой причине, что им нравится наука и поэтому они будут анализировать ее понятия и методы. Но теперь они должны были задать себе вопрос, как призывал их Пол Фейерабенд: чем наука особенна? Почему не анализировать понятия и методы теологии? Или поэзии? Или черной магии?[116]
Оставив дискуссию об «истине» как бесполезную метафизическую спекуляцию, аналитические философы не могли утверждать, что понятия науки более истинны или что научный метод особенный, так как подводит нас ближе к истине. Аналитические философы 1950-х и 1960-х годов могли говорить только о том, что наука случайно затронула их личные ценности.
Поэтому теперь мы должны задать вопрос о ценности: если основанием научного исследования являются личные ценностные ориентиры, то какой статус имеют личные ценности? В вопросе о ценности к середине XX века англо-американская философия сошлась с континентальной традицией. Выводы, к которым пришла аналитическая философия, были крайне субъективны и относительны. Принимая разрыв между фактами и ценностями, декларированный Юмом, большинство философов заключили, что интерпретация ценностей необъективна и не подчиняется разуму. Резюмируя положение профессии философа в середине века, Брайан Медлин писал: «Среди профессиональных философов общепринятым является мнение, что этические принципы в конечном счете произвольны»[117]. Их произвольность может исходить из актов чистой воли, из социальных конвенций или, как считают главные представители логического позитивизма, от субъективного выражения эмоций.
