Объяснение без слов - [35]

Бредем бок о бок прочь от ипподрома. Уилфред ведет за собой Красавца, а тот на ходу щиплет свежую травку. От желания взять Уила за руку у меня пощипывает в кончиках пальцев. Сжимаю их в кулак, чтобы не свалять дурака. Я ведь не могу знать, хочет ли того же самого Уил. Не исключено, он просто ошеломлен моим внезапным появлением здесь или даже намерен поговорить о чем-нибудь неприятном. Например, попросить меня скорее забрать свои вещи.

Поеживаюсь, прогоняя эту мысль прочь. Нет, если бы он мечтал отделаться от меня окончательно, то не пригласил бы на эту прогулку и не волновался бы, как подросток. С другой же стороны, если он, подобно мне, тайно мечтал о новой встрече, почему тогда ни разу не позвонил?

От предположений и вопросов у меня снова кружится голова. Велю себе хотя бы минутку ни о чем не гадать, а наслаждаться тем, что есть. В это мгновение Уилфред прочищает горло и спрашивает:

— Как тебе здесь?

Смотрю на него. В его глазах отражается многообразие чувств. Определить, что это за чувства, несмотря на то что я так хорошо его знаю, совершенно нет возможности. Только теперь замечаю, что он выглядит утомленным и что белки его глаз испещрены красными прожилками. Слишком много работает, недосыпает, думаю с болью в сердце, по давней привычке ясно чувствуя его усталость. Уилфред вздыхает.

— Почему не отвечаешь? — тихо спрашивает он, устремляя взгляд вдаль. — Не хочешь со мной разговаривать?

— Нет, что ты, — растерянно отвечаю я. — Просто задумалась… Ты о чем-то спросил?

— О том, как тебе здесь нравится, — напоминает Уилфред.

Ах да! По сути — ни о чем. С тем же успехом он мог осведомиться, по вкусу ли мне сегодняшняя погода. Или задать любой другой бессмысленный вопрос — из тех, что так помогают людям, которым не о чем друг с другом беседовать, но ради приличия необходимо перекинуться фразой-другой. Меня охватывает разочарование, которое тут же сменяется злостью. Мы неизвестно из-за чего расстались, не виделись и не общались почти полмесяца, наконец-то снова встретились, а он спрашивает, как мне здесь.

— Да, тут просто красота! — с преувеличенным восхищением восклицаю я. — А лошади…

Внезапно умолкаю. Ловлю себя на том, что по некой странной причине не могу дурно отзываться о лошадях или неискренне расхваливать их лишь для того, чтобы выразить недовольство. Оглядываюсь на величественно невозмутимого Красавца и вдруг понимаю, что хочу познакомиться с ним и его братьями-сестрами как можно ближе, стать им подругой. Меня охватывает странное предчувствие: кажется, что моя жизнь вскоре коренным образом изменится. Какие глупости!..

Растерянно смотрю на Уилфреда, который внимательно за мной наблюдает и, кажется, знает, о чем я думаю.

— А лошади — это, оказывается, одно из самых удивительных земных чудес, — задумчиво договариваю я.

Взгляд Уилфреда озаряется радостью. Кажется, подобных слов он и ждал все это время или даже всю нашу совместную жизнь. Не знаю, как так происходит, но я вдруг оказываюсь в его крепких головокружительно знакомых и при этом почти неизведанных объятиях. Наши дыхания снова сливаются, губы прикасаются к губам…

Я вдруг будто заново рождаюсь. По мне мощной волной растекается тепло, я вновь чувствую радость и жажду жизни, в душе словно распускаются нежные цветки яблонь, и все вокруг, хоть у меня и закрыты глаза, будто становится выразительнее и прекраснее.

Уил! — поет сердце. Как я жила без него? Почему не сознавала, что просто быть с ним — и так предел мечтаний? Как смела выискивать в наших отношениях изъяны, неужели и в самом деле была готова расстаться с ним из-за отсутствия какой-то бумажки, подтверждающей нашу преданность друг другу?

Губы Уилфреда, секунду назад целовавшие меня с такой ненасытностью и страстью, вдруг замирают, еще прикасаясь к моим губам. Мне делается страшно. Жду, что последует дальше, в нестерпимом напряжении.

Он медленно отстраняется. Мы оба смущенно потупляемся и отворачиваемся друг от друга.

Молчим, но я уже чувствую, что грядет нечто неизбежное и ужасное. Пускаюсь убеждать себя в том, что это лишь мои глупые выдумки. Тут Уилфред заговаривает негромким резковатым голосом:

— Значит, ты теперь будешь здесь частой гостьей?

Теряюсь. Что на него нашло? Ведь поцелуй был такой невообразимо прекрасный!.. После подобного запрещено устраивать разборки. Можно лишь взяться за руки и идти бок о бок всю оставшуюся жизнь. Увы! Мы не в фильме, снятом для безнадежных романтиков, а во все той же предельно нелогичной земной жизни.

— Или у тебя это так? Нечто вроде пустого каприза? — спрашивает Уилфред.

Легкая насмешливость, звучащая в его голосе, оскорбляет меня, но я стараюсь держать себя в руках. В конце концов, я знала, что если нам суждено встретиться и побеседовать, значит, этот разговор будет отнюдь не простым.

— Нет, это не каприз, — отвечаю, стараясь говорить как можно более ровным тоном. — Виктор же тебе объяснил… — Развивать эту мысль не решаюсь. Виктор, стремясь помочь мне, прибег к хитрости, а Уилфреду ничего не стоит выяснить, что это ложь.

Он усмехается, садится на землю, срывает травинку и принимается крутить ее в руках. Я взглядываю на Красавца, который все так же величественен и невозмутим, вздыхаю и тоже сажусь, вполоборота к Уилфреду и на таком расстоянии, что нам друг до друга не достать даже вытянутой рукой.