Обуздать ветер - [44]

— Ласкового солнца и теплого дождя, творящая, — Корень поклонился. И в голосе, и в движениях сквозила едва прикрытая насмешка. Хотя, может, она только мне заметна, потому как хорошо знаю мужика…

— Верного глаза и твердой руки, воин, — сестренка вернула любезность сполна. Уж на что Малинка в начале нашего знакомства относилась ко мне, скажем так, без уважения, но такого ядовитого презрения я в ее голосе ни разу не слышал.

Корня это только позабавило.

— Везет тебе на стрекалок, Перчик, — проговорил вполголоса на северном наречии, пропустив девушку в дом первой с подчеркнутой до издевки вежливостью. — И при этом они оказываются весьма хорошенькими.

— Сочувствую, но эта тоже не про тебя.

Ишь, раскатал губу, жеребчик. М-да, Перец, это что за нездоровые братские чувства? Пару Эрике подбирать уж совсем не твоя забота.

— Да на кой мне зеленобровая?! Дружка такого хватает, — хохотнул Корень, входя в дом.

В присутствии хозяев, впрочем, он стал по-настоящему почтителен, я с удивлением увидел не привычного задаваку, иной раз позволяющего себе что-то вроде надменных капризов, а сурового воина, привыкшего подчиняться установленному порядку и твердо знающего свое место.

Даже дед остался доволен гостем, а уж о Рамонде с Далией и говорить нечего. Одна Эрика смотрела на алобрового айра как на пустое место (надо сказать, это здорово грело, я ведь до сих пор отлично помню, как взирала на этого красавца Малинка).

Клевер радушно пригласил Корня погостить в его доме, тот с благодарностью согласился. С Рамондой друг в родстве не состоял, хотя принадлежали они к одной ветви (названная бабушка происходила совсем из другой части Зеленей), тем не менее алобровая айрица приняла гостя очень сердечно. В общем, как сообщил Корень, когда мы остались одни, он на такой прием и не расчитывал.

— Я раньше с творящими близко не сходился. Всегда считал, что они чересчур много о себе мнят, хранители земли родной. Мы, воины, можем охранить ее ничуть не хуже, может, еще и лучше…

Тема, видно, была наболевшей, потому что друг принялся объяснять, как неосторожо полагаться лишь на волшебство, пренебрегая воинскими искусствами.

— В летописях говорится, бывали годы, когда имеющих дар было так мало, что их сил не хватало на поддержание всей Изгороди в должном состоянии, подпитывали лишь самые уязвимые участки. Нам повезло, что люди не знают о Зеленях, но долго ли продлится их неведение? Айры могли бы уже сейчас не таиться, если б создали войско, обучили годных и склонных к боевым искусствам мужчин. Посмотрел я на людей во время скитаний — большинство уступает нам в силе и ловкости. Хитрость и подлость — это да, этого у них не отнять, но хитрить и мы б сумели. Отпрыски Полевицы отлично ладят с животными. Можно было б организовать отряды боевых хварков или тех же касов…

— Ты, я смотрю, никакими находками не гнушаешься, — вставил я.

— С людьми жить — по-ихнему гадить, — рассердился Корень. — Я не собираюсь напускать хищников на мирные селения, травить ими женщин и детей. Но понимаю, что зверье может весьма пригодиться в военных действиях, выводя из строя вражеских бойцов. Зеленя могли бы стать сильным государством, внушающим соседям страх и уважение. Воины заняли б подобающее место в обществе, творящие, кстати, тоже, — криво усмехнулся.

— Угу-угу, Корешок, слыхал я такие песни. Вижу, долгое пребывание в человечьих землях плохо сказалось на твоей добродетели. Тебя, оказывается, заедает, что воины должны кланяться творящим. При том устройстве, о котором мечтаешь, с отрядами боевых касов и кого-то там еще вояки, несомненно, станут главными. Только меня тогда в Зеленя силком не затянешь. Не люблю муштру и строевые песни. Пожалуй, галеру на воинскую службу не променял бы, если б предложили. Хотя из войска ноги сделать проще…

— Ты по-прежнему все воспринимаешь на извращенный человечий лад! У меня спина не переломится поклониться Клеверу или даже тебе, но я не хочу, чтобы в один прекрасный день, когда владеющих даром опять станет мало, пришли люди и испоганили мою землю, установили здесь свои порядки!

На это возразить было нечего. Наверное, я и впрямь не слишком хорошо понимаю айров и устройство жизни в Зеленях, но после разговора с другом хотя бы разглядел причины его отношения к творящим и моему дару. Это была не зависть, а, скорее, досада на пренебрежние к воинскому искусству, которым сам Корень владел замечательно и справедливо полагал, что оно могло бы приносить большую пользу. Его убеждения разделяли многие молодые айры, в том числе и творящие, но старейшины слышать не хотели о каких-то переменах. Отец Корня, Рогоз, глава воинов, строго придерживался установленного порядка. Мол, проверено веками, и нечего пытаться выглядеть умнее предков.

— В один прекрасный день старческое скудоумие так мне надоело, что я взял да и свалил к людям, — под конец признался Корень. — Правда, пожив среди них, обнаружил — нет в мире совершенства. Одно хорошо — бабенки. Так и тают, а тут каждая вторая нос воротит: подумаешь, какой-то воин. Всем творящего подавай! К тебе-то еще очередь не выстроилась?

— Какая очередь! — отмахнулся я. — Клевер, по-моему, всех оповестил, что я и умом скорбный, и как производитель никуда не гожусь, ибо дар мой глубоко порочен. Спасибо Эрике, возится со мной и относится по-человечески, тьфу, по-хорошему!