Обуздать ветер - [25]

Повисла гнетущая тишина, я лихорадочно соображал, что бы такое сказать отвлекающее, как вдруг в заднюю дверь постучали или даже, скорей, поскреблись. Фенхель пошел открывать, я за спиной лекаря показал Корешку кулак, негодяй прикинулся, что не понимает моего недовольства. Хозяин тем временем впустил в кухню молоденькую девчонку, лет, наверное, тринадцати, не больше, но уже весьма миленькую.

Гостья увидела двух незнакомцев и остановилась, смущенно теребя край застиранного передничка. Фенхель сказал на местном языке что-то ободряющее и указал на лавку, где уже сидел Корень. Девчушка подошла, потупившись, уселась на самом крайчике, нахохлившись, будто маленькая синичка, и, стоило чуть освоиться, стрельнула глазками в айра. Тот как раз с интересом ее разглядывал, бедняжка, обнаружив это, залилась краской и совсем сконфузилась.

— Это дочка соседки-вдовы, — пояснил лекарь. — Уже который раз приходит за мазью для матери, никак не отцепится, настыра вроде вас, — попытался скрыть улыбку, получилось плохо. — Отговаривался, что нужных трав нет — принесла, да и собрала на удивление правильно. Теперь вот еще пчелиного молочка раздобыла, придется готовить… — и зашарил по полкам, доставая какие-то горшочки, мешочки, коробочки.

Так вот откуда на столе букетик тимьяна… Девчонка, не понимавшая северного говора, переводила любопытный взгляд с Фенхеля на меня, потому как старик больше ко мне обращался, чем к Корню. Я не выдержал и подмигнул ей, безо всякой задней мысли, просто чтобы подбодрить. Словом-то не получится — я не знаю ее языка, она — моего. Подмигнул и пожалел: сейчас опять в краску вгоню. Но малышка только улыбнулась в ответ, широко, по-детски. Хорошая девочка, понятливая.

Хозяин так углубился в приготовление мази, что мы с Корнем переглянулись да и засобирались восвояси. Я положил на стол обещанные два золотых (последнюю блестящую желтую монету из переданных Малинкой и кучу темных местной чеканки), начал было благодарить Фенхеля, но тот, поглощенный смешиванием мудреных ин-гри-ди-ен-тов, даже не обернулся. Тогда я указал поглядывавшей на меня девчонке на деньги, потом на лекаря и прижал руку к груди: мол, благодарствуем. Она закивала и махнула мне на прощание, не удержалась, глянула исподлобья на Корня, тут же отвела глаза и снова зарумянилась.

Не успели мы отойти от дома лекаря, как дверь распахнулась, и выскочил Фенхель.

— Стойте!

— Что, Перец монеты неправильно посчитал? — осведомился Корень.

— Не знаю, не проверял! — в тон ему ответил дед. — Вот, забирайте, — сунул деньги в руку оторопевшего айра, повернулся ко мне. — Чего уходите, не попрощавшись? Хорошо, Фреса мне сказала. Денег я с вас не возьму. Не своими снадобьями пользовал, а айры мне их даром дают. Да и кухню ты, Перец, убрал на совесть.

— Спасибо, Фенхель, — произнесли мы с Корнем в один голос.

— Ты так скоро мазь приготовил? — полюбопытствовал айр.

— Какое там! — махнул рукой старик. — Фреса присматривает. Толковая девчушка, и раньше нам помогала…

— Возми ее в ученицы, хозяин, — полушутя, посоветовал я. — Девчонки иной раз толковее парней бывают. Да и захожие айры годика через два-три все свои секреты ей выложат, такой красотуле.

— Да я и сам подумывал, — немного смущенно признался лекарь, продолжил задумчиво: — И матери ее полегче будет, у нее еще трое младших… Ну, ступайте со светлым Сарием… Вот тебе айрово снадобье, смазывай, пока не заживет, — вручил Корню склянку, махнул на прощание и пошел в дом.

— Давай-ка к «Трем удодам», — проворчал друг, пряча лекарство и деньги. — Жрать хочу страшно, а добрый хозяин, хоть и не накормил, но и не забрал последнее.

— Все-таки душевный народ айры, как я погляжу. Мне уже страшно к вам соваться, поверну-ка, пожалуй, назад.

— Я те поверну! — айр на всяки случай прихватил меня за локоть. — И не вздумай прохаживаться насчет вчерашнего. Я не виноват, что у людей все шиворот-навыворот. Рассказал бы дед сразу о своем горе, ему бы посочувствовали. А то разорался, как базарная торговка…

— Дурак ты все же, Корешок, — только и сказал я.

* * *

Мы шли по бездорожью чуть меньше недели. Поначалу местность оставалась столь же унылой, что и на подходе к Совиному Углу, хотя в первые два дня нам попались несколько одиноких хижин. Корень пояснил, что в них живут отшельники.

— Да, в пустыне, наверное, хорошо беседовать со светлым Сарием, — прикинул я. — За его глас не примешь крики лоточника с улицы или бормотание пьяного соседа за стенкой. А Небесная Хозяйка наставляет своих детей исподволь, по-женски. Никогда не скажет прямо, чего хочет, приходится угадывать. Я, впрочем, не сильно переживаю — с женщинами у меня всегда получалось договориться.

— Мечтаю послушать, как ты запоешь, когда предстанешь пред темны очи Хозяина Подземья, — ободряюще заявил добрый друг. — А с Сарием в этих местах не говорят. Сюда правитель Гранитного Брега ссылает недовольных, посмевших высказать свое недовольство. Вот такие тут отшельники.

Н-да, понятно, почему наши скромные особы не вызвали лишних вопросов ни у хозяина постоялого двора, ни у стражников. Наверное, недовольных отшельников иногда навещают родичи, а общаться лишний раз с близкими отверженных не с руки — как бы самим не замараться.