Обсидиановая комната - [67]

Начальник тюрьмы глубоко вздохнул и взял себя в руки.

– Хорошо, – сказал он. – Доктор Лейланд, подтвердите, пожалуйста, что объект мертв, и подпишите свидетельство о смерти.

Диоген кивнул. Отойдя от монитора, он вытащил из медицинского саквояжа несколько предметов (при этом убрав в саквояж пустой шприц) и перешел в камеру исполнения приговора. Занавес снова был закрыт, членов семей уже выводили из тюрьмы, официальные свидетели собирались подписать документы. Диоген подошел к телу Люциуса Гэри. Агонизируя, тот с такой силой пытался порвать ремни, что сорвал кожу у себя на запястьях и голенях. Диоген вытащил иглу из вены, бросил ее в корзинку для медицинского мусора. Посветил фонариком в глаза Гэри, убедился, что зрачки расширены и неподвижны. После этого он больше не смотрел на лицо трупа: его выражение было отвратительным, особенно жирный, торчащий кончик языка, похожий на фруктовое мороженое цвета баклажана, с отчетливо выраженными бугорками и налитый кровью, как при хелонитоксизме[28]. Диоген методично выполнил все действия, необходимые для подтверждения смерти. Он сжал трапециевидную мышцу, чтобы убедиться в отсутствии болевого эффекта, оценил цвет кожи, отметил, что нет никаких признаков дыхательных усилий, прощупал сонную артерию на предмет пульса – пульса не обнаружилось. С помощью стетоскопа внимательно в течение двух минут прослушивал грудь на признаки дыхания или сердечного ритма. Ничего не прослушивалось; Люциус Гэри был мертв как бревно. Диоген развернулся и с облегчением покинул мертвое тело: Гэри в процессе умирания опустошил свой кишечник.

Диоген вышел из камеры и сообщил о полученных результатах начальнику тюрьмы и Лебронку. Потом закончил бюрократическую работу, поставил дату и время. Все было сделано – то есть все, кроме того, что было для него самым важным.

Фургон с холодильником уже ждал на маленькой парковке за стенами этой зоны. Диоген собирался приехать в офис судмедэкспертизы, опередив фургон. Он обменялся рукопожатиями с начальником тюрьмы и Лебронком. Длительное умирание Гэри ввергло обоих в легкий шок. Диогену показалось забавным, что никому из них, и вообще никому другому, не пришло в голову, что тот же доктор, который сделал смертельную инъекцию в кровь Гэри, вопреки всем правилам выступит и в роли коронера, который подтверждает смерть и проводит вскрытие. В результате необычные консерванты, введенные им в кровь, никогда не будут обнаружены. Он, конечно, не сказал Констанс, что будет не только медэкспертом, но и исполнителем казни, – это совершенно напрасно расстроило бы ее.

Через пять минут Диоген выехал из тюрьмы и направился в Ла-Бель, административный центр округа Хендри, где размещалась коронерная служба. Он посмотрел на юго-восток, в сторону Майами. «Спи, моя маленькая, спи, красавица, спи»[29]. В багажнике арендованной машины, кроме великолепного костюма, быстродействующей краски для волос и цветных контактных линз для его ипостаси Петру Лупея, лежал специальный медицинский контейнер для транспортировки человеческих органов или тканей в таких критических случаях, как трансплантация. В настоящий момент он был пуст.

Но Диоген знал, что примерно через час контейнер уже не будет пустым.

40

Кабинет Говарда Лонгстрита на двадцать третьем этаже дома 26 на Федерал-плаза ничуть не походил на обычный кабинет агента ФБР, но Лонгстрита это вполне устраивало. С одной стороны, здесь редко, чтобы не сказать никогда, бывали посетители; исполнительный заместитель директора по разведке сам ходил к тем, кто ему был нужен, а не они к нему. С другой стороны, если учитывать высокий статус Лонгстрита в ФБР, кабинет выглядел довольно скромно. Лонгстрит терпеть не мог обычных памятных вещиц, дипломов и наград в рамочках, фотографий сидящего президента, привычных в таких кабинетах. Здесь не было даже компьютера – цифровой работой Лонгстрит занимался в других местах. Вместо всего этого у трех стен стояли шкафы с книгами по всем вообразимым предметам, маленький стол, на котором едва помещался чайный сервиз, и два «ушастых» кресла, обитых потрескавшейся красной кожей.

Худощавый высокий Лонгстрит расположился в одном из этих кресел. В левой руке он держал страницы секретного доклада, в правой – роман Джордж Элиот «Даниэль Деронда» и читал попеременно из обоих источников. Время от времени он прерывался, чтобы сделать глоток охлажденного напитка из стакана на столе.

Раздался тихий стук, и дверь слегка приоткрылась.

– Он здесь, сэр, – раздался голос секретаря.

– Пригласите его, – распорядился Лонгстрит.

Дверь открылась шире, и в комнату вошел А. К. Л. Пендергаст. Два дня спустя после спасения его расстроенное лицо все еще хранило следы многочисленных царапин и ссадин, но фирменный черный костюм снова был на нем.

– Алоизий, доброе утро, – сказал Лонгстрит.

Он махнул рукой на пустое кресло, слегка запылившееся из-за отсутствия посетителей, и Пендергаст сел.

Лонгстрит показал на свое питье:

– Не хотите «Арнольда Палмера»?[30]

– Спасибо, нет.

Лонгстрит отхлебнул из своего стакана:

– Вы были заняты.

– Можно и так сказать.

Те немногие люди, кто хорошо знал Пендергаста, обратили бы внимание на то, что с Лонгстритом он разговаривает немного иначе, чем с другими. В его тоне было меньше иронии, а его обычная отстраненная манера поведения смягчалась чем-то напоминающим почтительность. Лонгстрит знал, что это остаточный эффект от пребывания в обществе человека, который когда-то был твоим начальником.