Общий район - [6]

Лука родился далеко от этого района. А где — он и сам в точности не знал. Наверное, где-нибудь в городе. Такой человек, как он, трагический и зловещий, мог родиться где угодно, как крыса, внутри гигантского каменного мешка, именуемого районом супергорода, города-гиганта, мегаполиса. Где-то там, в одном из этих районов, осталось вытоптанное, как площадь, сердце Луки. Оружие, которым он теперь владел и из которого можно было застрелить любого человека, придавало ему уверенности. Именно таким он когда-то родился. Или, наоборот, родился для того, чтобы стать таким, и таким сидел теперь перед дурацкой своей кнопкой…

Выселиться из предыдущего района было, в общем, несложно — стоило добавить один параграф (все равно какой, первый пришедший на ум) к своему личному Кодексу, что Лука с легкостью и проделал. Получилось неплохо: новая строчка легко поместилась между концом документа и личной подписью Луки, поставленной им еще в молодости. А из этого района выселяться Луке было, в общем, уже некуда, потому что везде ему было плохо. Даже там, где любому другому на его месте могло бы быть хорошо.

Как будто нарочно вновь прозвенел звонок. От неожиданности Лука вдавил кнопку в пульт и, кажется, вместе с ней вдавил в небытие и свое прошлое, только что вставшее перед его внутренним взором. Он посидел немного в прострации, помотал головой, потом принялся рассматривать то, что было вокруг: напротив висел численник. Лука, когда только вошел в цех, запомнил число на нем, и этим числом было 4769975. Теперь же оно изменилось и стало 47629977. Следовательно, на работе Лука провел уже два числа, и до конца смены оставалось еще три; и эти три числа нужно было чем-то занять.

Часто, перед тем как заснуть, он видел прелюдию будущего сна, всегда одну и ту же: несколько больших пальцев, а точнее — четыре, все более и более увеличиваясь в размере, хищно касались его лица, лба, приближаясь к глазам. Приблизятся, коснутся лица, пропадут. Потом появятся снова, постепенно занимая все большее пространство в темной сфере перед глазами, снова приблизятся и снова пропадут. От этого начинала кружиться голова, и Лука переворачивался на другой бок и засыпал. Но иногда он подолгу лежал без сна и ждал этих прикосновений, и когда пальцы, наконец, появлялись, он, уменьшаясь в размерах, улетал в пустоту, безуспешно пытаясь разгадать природу этого явления.

Лука начал проваливаться в сон. Как и всегда, откуда-то издалека появились пальцы. Пальцы… Пальцы…

Прозвенел звонок, и пальцы исчезли. Лука открыл глаза — что-то изменилось. Он обвел взглядом помещение, остановившись на численнике: 47629978. Изменилось число. Захотелось есть. Опять прозвенел звонок. Со звонком появился из-за поворота юркий мастер в клетчатых и каких-то даже клоунских брюках. Дожевывая на ходу, он крикнул:

— Салют Швободе! — но у него это не получилось, и вышло другое: “Шашуш Шаводе!”.

Лука решил отшутиться:

— Шашуш!

Но мастер не понял: он наклонил на бок голову, как будто дослушивал и дожевывал это странное слово. Потом сообразил, заулыбался:

— Салют! — И вытащил из кармана нечто, предназначавшееся Луке. Сам же прислонился к пульту наблюдать, как производятся манипуляции по разворачиванию пакетика: в нем оказалось что-то белое, колбаской. Оно цеплялось к рукам. На запах — не пахнет, на вкус — без вкуса. Но Луке очень хотелось есть, поэтому он принялся покусывать колбаску зубами.

Внезапно захохотал мастер. Отобрал колбаску, оторвал от нее обслюненный кусок. Оставшимся вытер руки и передал Луке. Хохотнув еще раз, достал из другого кармана пакетик побольше. В нем оказалась еда. Фирменная еда почти ничем не отличалась от первой колбаски — полотенца, но ее можно было жевать, и, как оказалось, она утоляла голод и жажду.

— Вы всем довольны? — через некоторое время спросил мастер.

— Вполне.

— Еще бы! — мастер наклонился к уху Луки и забормотал: — Вы не представляете себе, что тут было раньше! Некоторые просто в обморок хлопались! — Он понизил голос почти до шепота и закончил: — Раньше тут было две кнопки! И два звонка. — И, видя, что Лука ничего подобного себе представить не может, улыбнулся: а лицо у него было словно резиновое и перекошенное на сторону, будто кто-то сдвинул его и зафиксировал в этом положении. — Это у меня с рождения, — ответил мастер на молчаливый вопрос Луки. И пошел к элеватору. Но обернулся, крикнул: — Два звонка! Представляете? И две кнопки! В разных концах коридора! — Он накрутил в воздухе пальцами какую-то фигуру и исчез. Лука уронил голову на пульт и вновь закрыл глаза.

Очнулся он оттого, что звенел звонок. С закрытыми глазами нащупав кнопку, он, по приобретенной за время работы привычке, вдавил ее как можно глубже в пульт. Но звонок не прекращался. Тогда Лука открыл глаза. На численнике было 47629980. Звонок звенел, кнопка не работала. И было это похоже на конец рабочего дня: штанги колченогого станка в пролете цеха больше не дергались. От внезапно наступившей тишины у Луки заложило уши. Потом стало слышно, как вокруг затренькала, забулькала, забормотала жизнь. Маленький элеватор напротив Луки дернулся, остановился, постоял, как бы к чему-то примериваясь, и пошел. Вскоре на нем появились люди. Лука тер глаза: в них все еще был тоненький песочек сна. Люди проходили мимо, и слышалось: “Салют-салют-салют!”. Лука молча кивал головой, отвечая на приветствие, но не двигался с места. Наконец что-то вспомнил, схватился рукой за карман: оружие было на месте.