Обрывистой тропой - [3]

Шрифт
Интервал

Слабей упавшего так тихо:
«Вы не хотите пожалеть…»
Те твердые слова, что на разлучном камне выбил,
О, разве это месть?
Подумайте о той — великой лжи на дыбе,
Которую нельзя не произнесть.
Январь 1924

Эмигрантское

Светлой памяти

умершего Вл. Ив. Налетова

посвящается

Не полынь с травой-повиликою,
Не крапивушка разрастается, —
То над нами — горемыками
Злое горюшко увивается.
Всё грозит бедой неминучею,
Не дает пожить, как нам хочется…
При безвременьи виснет тучею,
Черным вороном вслед нам носится.
Будто свянув, желтый лист
Ветром северным всюду носится, —
Мощь казацкая под злорадный свист
По чужим землям гибло тратится…
И ужель судьба на безвременьи
До седого — до бела волоса
Без семьи своей, роду-племени,
На чужбине жить уготовила?
Будто осенью вянет маков цвет —
Жизнь бродячая — беспросветная…
На борьбу с судьбой прежней силы нет,
Лишь в груди тоска безысходная…
<1924>

Конница

Как по площади пройдешь ты серединою,
Легкою стальной пружиною —
Перебойный цок подков,
Клочья пены с мундштуков,
Кони-лебеди — поджары,
А штандарты славой стары,
Дерзкие хлестнут фанфары,
Тонконогие запрядут,
Проплывая ряд за рядом, —
Раскрасавица, царица конница,
Красоте твоей кто не поклонится!
Уже бранными пошла полями,
Дорогами пыльными…
Похрустывая трензелями,
Стежками шьет сильными.
Не гостьей паркетною — коршуном
Мелькнула в селеньи заброшенном.
Всё круче стремит, всё напористей
Беззубой навстречу, без горести!
Пред тугокрылой птицей-конницей
С опаской кто не посторонится,
Кто встанет на дороге?!
Одна лишь…
Многих, многих,
Последний перервав галоп
Косою, — на земь… Скомкает…
Не перекрестит мертвый лоб
Рука девичья, тонкая…
От края до края — рокотом…
Брови сдвинуты, как в церковь идут.
Обвалом находит — грохотом…
Сжались плотно, в ивовый жгут.
Рыси прибавь!
Или не видишь, Господи, —
От гранат земля оспою
Взрыта, ряба…
Вот первые — уже поют,
Зачмокали…
Взметнулась соколом
И по жнивью
Вдруг — лавою
За смертью и за славою!..
Как гневный демон —
На огненную стену,
Всесокрушающими потоками
И — наотмашь, с наскока
Рушь!
Смертоносная несется конница,
Вражья голова — покойница!
<1925>

«Зачем всю жизнь стремилась ты, спеша…»

Зачем всю жизнь стремилась ты, спеша,
Всё испытать, познать, тревожная душа,
Страдать, скорбя, и о своих и о чужих грехах.
Ты силилась сиять на светлых торжествах,
Печалиться на погребальной тризне…
Но поздно-поздно поняла:
Нет двух путей — добра и зла,
Есть путь один, ведущий к жизни.
1925

На вокзале

Дебаркадер. Экспресс. Вагон и — Вы.
Не опуская головы,
В упор глаз в глаз,
На Вас смотрю, на Вас.
Вы за щитом — мы не одни.
Сейчас не должен дрогнуть рот.
Ну, а потом… Потом один все дни,
Один в норе, как крот.
Все просто так: была игра.
Потом — всю жизнь на стол.
Не приняла. Я не ушел.
Теперь — конец, и впереди — дыра.
И Вам спокойных уж не знать дорог, —
Зарвавшийся не я один игрок.
И вот: недвижный, тусклый взгляд лови,
Кольцом из трубки задави.
Ведь все равно, когда вот так глядят,
Не возвращаются назад.
Вы не придете, знаю, никогда.
И мне огромные глаза
Тащить через года.
Свисток. Ну, воля, напрягись!
Сейчас не должен дрогнуть рот.
Спокойнее. В глаза — не вниз,
Быть может, я и не банкрот?
Ведь стоит и впереди — безбрежность,
Ведь порвалась одна лишь нить.
И кто сказал, что я могу любить,
И кто сказал, что у меня есть нежность!
1926

«Люблю бродить я по бильярдной…»

Люблю бродить я по бильярдной
И слушать цоканье шаров,
Глядеть на мир пустой и смрадный
И всё же — лучший из миров!
1926

«Я устал усталостью последней…»

Я устал усталостью последней
От убогой жизни мелочно-тоскливой,
И от молодо-кипучих бредней,
И от ласковости женской лживой.
1926

«Всё тот же мир… Но как мне рассказать…»

Всё тот же мир… Но как мне рассказать,
Что всё иным и бездуховным стало.
Не верится, что слово «благодать»
Полней всех слов других звучало!
Не верится… На горестной земле,
Прогоркшею слезами, кровью, потом,
Свет обрести немеркнущий во мгле
И возлететь к божественным высотам.
1927

«Нет, ветхий человек во мне не умер…»

Нет, ветхий человек во мне не умер.
Я сыном Света не был и не стал.
Но в тихий час моих предсмертных сумерк
Беззвучный голос Твой я услыхал.
1927

«Мне руки нежные твои…»

Мне руки нежные твои
Напомнили о светлом рае.
Я так хотел бы, умирая,
В ладони немощные взять
Твои состраждущие руки;
И в предстоящей нам разлуке
Их на прощание пожать!
1949

Послания

К. Померанцеву

1. «За спором шумным, бестолковым…»

За спором шумным, бестолковым,
Когда играет ум, и острым словом
Бьет каждый всех, лишь слушая себя…
Забыл, прости, благодарить тебя —
Поверь, как я теперь о том жалею!
За дружбы знак и щедрости, твоей
Изысканности жест, за Романею!
И сей Бургундии блестящий дар
Я пил рассеяно, как пьют Pinard.
Мне горечь от пустых запальчивых речей
Vosne Romanee и отравила вкус, ей-ей.

2. «Ты далеко сейчас, над озером…»

Ты далеко сейчас, над озером
Женевским, там в горах.
Мечтаешь ты, и мысль твоя кипит;
И вдохновение — Эвтерпа, лучшая из муз,
С улыбкой на устах
Песет тебя, послушна и робка,
В твое уединенье…
Здесь, в Лондоне, туманами и сплином
аглицким дыша,
Смотрю в окно…
От неба серого летит моя душа
К Савойе голубой и видит Альп вершины и снега.
Прозрачен воздух, тишина, благоуханные луга
И на лугах рождественские ели…

3. «Свиданья день придет…»


Рекомендуем почитать
Зарытый в глушь немых годин

Михаил Штих (1898-1980) – профессиональный журналист, младший брат Александра Штиха, близкого друга Бориса Пастернака. В юности готовился к карьере скрипача, однако жизнь и превратности Гражданской войны распорядились иначе. С детства страстно любил поэзию, чему в большой степени способствовало окружение и интересы старшего брата. Период собственного поэтического творчества М.Штиха краток: он начал сочинять в 18 лет и закончил в 24. Его стихи носят характер исповедальной лирики и никогда не предназначались для публикации.


Орфей

Поэтесса Ирина Бем (1916-1981), дочь литературоведа и философа А.Л.Бема, в эмиграции оказалась с 1919 года: сперва в Белграде, затем в Варшаве и с 1922 года - в Праге. Входила в пражский «Скит поэтов», которым руководил ее отец. В 1943 году в Праге нетипографским способом вышел единственный ее поэтический сборник – «Орфей». После гибели отца переехала в Восточную Чехию, преподавала французский и латынь. Настоящее издание составили стихи и переводы из авторского собрания «Стихи разных лет. Прага 1936-1969» (машинопись)


Эрифилли

Елена Феррари (O. Ф. Голубовская, 1889-1938), выступившая в 1923 году с воспроизводимым здесь поэтическим сборником «Эрифилли», была заметной фигурой «русского Берлина» в период его бурного расцвета. Ее литературные дебюты вызвали горячий интерес М. Горького и В. Шкловского. Участие в собраниях Дома Искусств сделало Елену Феррари одной из самых активных фигур русской литературной и художественной жизни в Берлине накануне ее неожиданного возвращения в советскую Россию в 1923 г. Послесловие Л. С. Флейшмана «Поэтесса-террористка», раскрывая историко-литературное значение поэтической деятельности Елены Феррари, бросает свет также на «теневые», малоизвестные обстоятельства ее загадочной биографии.