Обрусители: Из общественной жизни Западного края, в двух частях - [65]
— Нет, уж это слишком! — воскликнул Шольц, вставая и отходя от только-что усевшегося Зыкова.
— Да в чем же дело, господа? — спросила Татьяна Николаевна, разговаривавшая у окна с Колобовым.
— A вот в чем, — начал Зыков, откашливаясь и приступая к рассказу: — всем вам, господа, известно, что мы, среди улицы и среди бела дня, поймали Лупинского с дровами, т. е. с овсом, поправился он. — При пяти свидетелях, десять человек крестьян, перед образом, показали, что привезли овес даром за какую-то копию. Прокурор, вот этот самый, все ихние слова слышал, собственноручно записал, скрепил — и что же? Оказывается, что ничего этого не было, ничто ничего не говорил, никто ничего не слыхал… Мираж какой-то и только!
— Я этого не говорю, — сказал сердито Шольц.
— Человек пойман с поличным, как у них там говорится, уличен в вымогательстве — и, в заключение, я же могу отвечать за распространение слухов, помрачающих честь известного мошенника… Что же это за закон, что же это за судьи, которые правды от лжи отличить не могут?
— Да вы поймите, — заговорил, начиная горячиться, Шольц, — что все ваши десять мужиков откажутся от своих слов, отопрутся…
— A вы то на что? Ведь, надеюсь, вы не откажетесь, не отопретесь, как мужики?
— Да что вы меня все суете?
— A куда же я вас дену? Вы прокурор, вы страж закона — как же вы откажетесь от свидетельства собственных ушей? Как откажутся солдаты от того, что видели и слышали?
— Солдаты вам подчинены, — возразил Натан Петрович, — можно допустить, что они покажут все, что вам угодно?..
— A почему же, в таком случае, не допустить, по аналогии, что крестьяне, будучи подчинены Лупинскому, отказываются от своих слов из опасения разных репрессивных мер? — сказал Егор Дмитрич.
— Да, почему этого не допустить? — обрадовался новому аргументу Зыков, обращаясь к прокурору. — Ну, хорошо: пусть солдаты подчинены мне, крестьяне Лупинскому, пусть это для них законная причина врать, но ведь вы-то, Густав Андреевич, не подчинены, слава Богу, ни мне, ни ему — так почему же ваше показание ничего не значит?
— Да говорят же вам, что они могут отречься, под присягой, на следствии показать, что ничего не говорили, что ничего этого не было…
— Стало, выходит, что мы с вами все это выдумали?
— Стало, что так.
— В таком случае знаете что? — сказал Зыков. внезапно утихая: — напрасно я вас, батюшка, тогда потревожил, лежали бы себе на диване с своей мигренью, все то же было бы…
— Я вам тогда же говорил, что из этого может ничего не выйти.
— Да из чего же у вас что-нибудь выходит? ведь поймали, уличили?
— Нет, еще не уличили, — сказал судья.
— Поймали, уличили, — настойчиво повторил Зыков, — и все-таки ничего не выйдет, удивительно!..
— Ничего нет удивительного, кабы вы знали получше судебные уставы…
— И горжусь тем, что не знаю, по крайней мере, могу отличить честного человека от негодяя, a вы с своими уставами скоро до того дойдете…
— Послушайте, господа, — сказал Егор Дмитриевич, — мне кажется, что вы совершенно понапрасну горячитесь: отрекутся крестьяне от своих слов или нет — это нисколько не изменит того обстоятельства, что Лупинский получил овес в виде взятки.
— Каким же образом, — спросили одновременно, судья и прокурор.
— Да ведь вы помните, что он говорит в своей жалобе?
— На, вот прочти! — сказала Татьяна Николаевна, подавая мужу исписанный листок.
— Однако, вы запаслись важным документом, — сказал, с своею тонкой улыбкой на губах, Натан Петрович.
— По милости Петра Дмитриевича и вероломства Гусева…
— Вот, господа, обратите внимание… — И Егор Дмитриевич явственно прочел: «Крестьяне сельского общества, считая себя обязанными мне за благополучный для них исход дела о наделении их землею, разновременно, против моего желания, привозили мне овес; от получения денег хотя и отказывались, но всегда принимали в том размере, в каком сами оценили овес. Так было и в последний раз, когда крестьяне, от водки ротмистра Зыкова, a еще больше от его громкого голоса — совсем одурели и говорили то, что он приказывал»…
— Какова наглость, Боже ты мой! — вплеснул руками Зыков.
— И наглость, и глупость вместе, — сказал Егор Дмитриевич. — Вы только вникните в эту путаницу разноречивых показаний: то крестьяне отказываются от денег, то сами назначают цену, то, назначив цену и, следовательно, сторговавшись, денег не получают, потому-что они обращаются на училище…
— Да помилуйте! Это училище никогда не существовало, и вот Платон Антонович… да где же он? — обернулся Зыков.
— Платон Антонович всегда ретируется потихоньку, — заметил судья.
— Он рано встает и рано ложится, — сказала Татьяна Николаевна.
— Ну, и Господь с ним! Так я говорю, что это училище никогда не существовало, — повторил Зыков.
— A кто будет этого доискиваться? — спросил Шольц. — Поступали деньги на училище и баста!
— Финал лучше всего. Слушайте… «Причем виновность его, (Зыкова), усугубляется еще тем, что, зная о моем нерасположении к прусскому подданному Шольцу, он не только находится в приятельских к нему отношениях, но даже приглашал присутствовать при ложном показании на меня крестьян»… Как вам это нравится? разве это не полнейшее помрачение и чести, и рассудка вместе?
Дочь графа, жена сенатора, племянница последнего польского короля Станислава Понятовского, Анна Потоцкая (1779–1867) самим своим происхождением была предназначена для роли, которую она так блистательно играла в польском и французском обществе. Красивая, яркая, умная, отважная, она страстно любила свою несчастную родину и, не теряя надежды на ее возрождение, до конца оставалась преданной Наполеону, с которым не только она эти надежды связывала. Свидетельница великих событий – она жила в Варшаве и Париже – графиня Потоцкая описала их с чисто женским вниманием к значимым, хоть и мелким деталям.
«Горящий светильник» (1907) — один из лучших авторских сборников знаменитого американского писателя О. Генри (1862-1910), в котором с большим мастерством и теплом выписаны образы простых жителей Нью-Йорка — клерков, продавцов, безработных, домохозяек, бродяг… Огромный город пытается подмять их под себя, подчинить строгим законам, убить в них искреннюю любовь и внушить, что в жизни лишь деньги играют роль. И герои сборника, каждый по-своему, пытаются противостоять этому и остаться самим собой. Рассказ впервые опубликован в 1905 г.
Желтоплюш, пронырливый, циничный и хитрый лакей, который служит у сына знатного аристократа. Прекрасно понимая, что хозяин его прожженный мошенник, бретер и ловелас, для которого не существует ни дружбы, ни любви, ни чести, — ничего, кроме денег, презирает его и смеется над ним, однако восхищается проделками хозяина, не забывая при этом получить от них свою выгоду.
Мифология, философия, религия – таковы главные темы включенных в книгу эссе, новелл и стихов выдающегося аргентинского писателя и мыслителя Хорхе Луиса Борхеса (1899 – 1986). Большинство было впервые опубликовано на русском языке в 1992 г. в данном сборнике, который переиздается по многочисленным просьбам читателей.Книга рассчитана на всех интересующихся историей культуры, философии, религии.
В сборник вошли маленькие рассказы и зарисовки, которые не были опукбликованы при жизни Франца Кафки.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.