Обрусители: Из общественной жизни Западного края, в двух частях - [59]

— Покажут, покажут все, что угодно! — развязно говорил про крестьян подвыпивший иерей, ручаясь за свою паству.

— Кто их знает, могут пожалуй, упорствовать, — заметил предусмотрительный судья.

— A в таком случае, вы их, батюшка, по своему припугните, — сказал исправник: — геенной огненной, что-ли, там…

— Нет-с, позвольте, — остановил его почтительно г. Скорлупский, до сих пор молчавший: — в таком случае им можно будет внушить, что деньги, следуемые им за дрова, поступали на сельское училище, или другие какие общественные нужды!

— Нет, именно на училище! Бесподобная штука! — воскликнул развязно отец протоиерей и, вскинув широкими рукавами своей рясы couleur eveque, налил себе рюмку лафита. — Так и скажем!

— И это совершенно верно, — сказал без всякого смущения Петр Иванович: — школьное дело было мне всегда близко, и отцу Илье, как законоучителю, известны все мои пожертвования.

— Готов засвидетельствовать перед лицом всего мира, — сказал растроганный протоиерей, опоражнивая свою рюмку, и почувствовав, что у него навертываются беспричинные слезы, он стал прощаться.

Лупинский проводил его до самого крыльца и там еще раз крепко пожал руку. И отец протоиерей был так тронут вежливостью «пана маршалка», его завтраком и лафитом, — что тут же, на последней ступеньке крыльца, окончательно решился принять на свою душу не только все мнимые пожертвования Петра Ивановича на школы существующие, но даже и такие, которые, подобно школе в Сельниках, существовали только в воображении этих почтенных людей.

Проводив гостей, Петр Иванович повеселел. Но он окончательно успокоился лишь тогда, когда узнал, что к ротмистру Зыкову являлся на днях сельский староста той деревни, откуда был доставлен овес, и от имени общества заявил, «что мужички, мол, тогда сдуру про овес сболтнули, a „пан маршалок“ не то, что овсом или там дровами — зерном не попользовался за все свои милости.

— Я выслушал этого Иуду, — рассказывал потом негодующий Зыков Орловым, — и признаюсь, от души таки спустил его с лестницы. He мог выдержать! Ведь, подлец, своих продал, да еще небось и сребреников не взял, так, из одного страха рабского!

— Боже мой! до чего довел! — сказала Татьяна Николаевна.

— Нет, вы скажите, до чего сами дошли разбойники! — И Зыков энергически погрозил» кулаком в пространство.

A вечером, Колобов сообщил Егору Дмитриевичу, что «пан маршалок» подал на Зыкова за клевету жалобу, копию с которой обещал, с помощью старика Гусева, достать и принести Орловым.

В городе началось уголовное дело.

ХVII

Петру Ивановичу Лупинскому решительно в последнее время не везло: не успел он направить, как следует, дел с овсом привлечением под суд ротмистра Зыкова, как в «Недельном Обозрении» газет, где некогда описывалась история сосновского бунта, появилась корреспонденция о наборе.

Во всем городе только двое получали «Недельное Обозрение» и номер читался на расхват, корреспонденцию многие даже списывали; и услужливому Ивану Тихоновичу только к вечеру, через посредство нескольких лиц, удалось отправить зачитанный номер к Лупинскому.

Петр Иванович, слышавший от Гусева, «что в газетах что-то есть», томительно желал знать, что именно напечатано, но, соблюдая этикет, показывал, что вовсе этим вздором не интересуется; но он им интересовался до такой степени, что готов был отдать Бог знает что, лишь бы ускорить минуту чтения. Наконец, эта минута настала: завидев судейского сторожа с бумагой в руках, «пан маршалок», едва владея собой и позабыв все свое достоинство, выбежал на крыльцо.

— Давай сюда, давай! — закричал он, недослушав передаваемого ему приветствия. И, схватив бумагу, почти выскочил из передней.

Когда он развернул листок, у него дрожали руки и строчки прыгали перед глазами; сразу он даже не понял всего, но зато, когда понял — негодованию его не било границ. Он даже развязал галстук, чувствуя, что его душит. Он бросился к жене и, столкнувшись в дверях с изумленной француженкой, даже не извинился, вопреки своей обычной вежливости.

— Душенька! — крикнул он не своим голосом Мине Абрамовне, совещавшейся с портным Беркой на счет какого-то фасона, — душенька! поди-ка сюда.

— Что такое? — прибежала она встревоженная его голосом, застегиваясь на ходу, — Что с тобой? — И увидев в руках мужа газету, воскликнула, всплеснув руками: — опять про клепку?

— У тебя как засела в голову клепка, так ее оттуда ничем не выбьешь! — с сердцем сказал Петр Иванович. — На, прочти, полюбуйся, как твоя приятельница нас отделала!.. — И он ей сунул газету, указав пальцем на корреспонденцию.

«Пани маршалкова» читала по-русски плохо, вдобавок была близорука и, взяв газету, долго беззвучно шевелила губами. Петр Иванович был в таком волнении, что его все сердило: он то вставал, то опять садился.

— Ну что же, прочла наконец? — спросил он, становясь перед женой и протягивая руку к газете.

— Она прочла, но, желая успокоить мужа, по своему обыкновению, только раздражила его.

— Да тут ничего такого нет, нерешительно сказала она, — о взятках не говорится ни слова.

Петр Иванович пожал плечами. — A тебе хотелось бы, чтобы цифры была выставлены и итоги подведены.