Обрученные судьбой - [26]

Владислав лишь выругался, но руки ее не отпустил, а после быстро поймал и другую.

— Как дикая кошка, верно? — усмехнулся рядом Ежи, наблюдающий за их схваткой, и подал пояс, что снял со сторожевого, которому ляхи уже перерезали горло, не распознав в темноте, что тот одурманен. Владислав ничего не ответил, сунул быстро мешающий ему налобник за ворот рубахи и одним движением связал кисти рук Ксении, Ежи же тем временем завязал ей рот, чтобы та вдруг не закричала и не позвала на подмогу кого-нибудь. Та уже не сопротивлялась, ошеломленная таким нежданным предательством от того, за кого бы отдала свою душу и жизнь, не раздумывая.

Лишь когда Владислав последним уходил из хладной, стирая краем своей рубахи кровь, капающую с подбородка, глухо застонала через кляп. Он задержался на миг, обернулся на нее, но ничего не сказал. Только стоял и смотрел. Ксения жалела, что ныне темно, и ей не видно выражение его лица. Быть может, он передумал? Быть может, возьмет ее с собой? Но нет — через мгновение лях повернулся и растворился в темноте двора, уходя из ее жизни навсегда, а Ксения упала на бок, будто силы вмиг оставили ее, и завыла от той боли, что вмиг ударила в сердце, разрывала душу на части. Она выла и выла, роняя горькие слезы, что градом катились по ее лицу, прямо на земляной пол хладной.

Ксения не знала, сколько времени прошло прежде, чем их с Марфутой нашли. Слезы уже успели высохнуть, она притихла, но боль осталась внутри, не ушла вместе со слезами, свернулась змеей у самого сердца. Ксения знала, что пройдет много времени, как ей удастся избавиться от нее и от той горечи, что отравила ей душу ныне. И она ничуть не испугалась, когда в хладную на рассвете ступили боярин Калитин и его родич, что так и сверкал от гнева глазами да криком кричал на хозяина. Заметив Ксению на полу хладной, он только едко усмехнулся:

— Для кого берег свой камень лазуревый, Никита Василич? Для ляха? Ну, что ж, он порадовался, вестимо, твоему дару. Будешь ныне со своим сокровищем в вотчине прятаться от глаз людских, от насмешек. Опозорила твоя Ксеня род твой, осрамила! Да и мне ущерба принесла! Чем ущерб мне возместишь? Как репутацию свою будешь обелять? — он вдруг убрал со своего лица насмешку, снял шапку с головы, поклонился в пояс стоявшему подле него хмурому и подавленному Калитину. — Отдавай мне, родич, в супружницы дочь твою, Ксению Никитичну. И мне выгода, и тебе недурно. Позор твой скрою.

Ксения в ужасе посмотрела на отца, отчаянно ловя его взгляд, чтобы глазами сказать, что не надо ей такой участи. Уж лучше в монастырь, лучше инокиней! Рот-то по-прежнему у нее был завязан — Калитин, настолько ошарашенный увиденной картиной, даже не притронулся к дочери. А может, и в наказание оставил ту сидеть связанной на земляном полу. В грязном сарафане, растрепавшимися косами, без налобника, что полагался девице из приличного рода.

— С завтрева огласим, а через две седмицы под венец поведешь, — по-прежнему не глядя на дочь, что глухо застонала при этих словах, произнес боярин Калитин. Он скрепил свое слово рукопожатием и, даже не повернувшись, не посмотрев на дочь, вышел вон из хладной.

Никита Василич сдержал свое слово. Через две седмицы, в начале червеня по старославянскому календарю, его дочь была обвенчана с боярином Северским, Матвеем Юрьевичем.

Хорош был собой жених — светловолосый, с аккуратно постриженной бородой, широкоплечий, в алом кафтане с золотыми петлицами. Такой же золотой пояс, плод рукоделия невесты, подчеркивал его стать. Но невеста…

Невеста была изумительно красива в расшитых золотой нитью парчовых сарафане и душегрее, богато украшенном кокошнике да в ожерелье золотом — широком и тяжелом. Богат, богат Никита Василич, шептались гости на свадебном пиру, кивая на роскошь убранства его дочери да угощения, от которых ломился стол.

И только мамки вздыхали горько, украдкой оглядывая бледную невесту, что сидела за столом, не поднимая своих голубых глаз. Ни слезинки ни проронила их касатка за эти дни, не выла вытие, согласно традиции, не причитала. Только смотрела куда-то вдаль, будто оглашенная, бледная и исхудавшая. Ох, знать тогда наплачется в браке своем, ведь неспроста на Руси поверье ходит — чем больше слез прольешь во время свадебных дней, тем меньше ждет их после.

Лишь одна слезинка скользнула по щеке Ксении. Когда мамки сняли с нее кокошник невесты, укрывшись за небольшой ширмой, расплели ей косу ее девичью, чтобы после сплести две новые, скрутить их, спрятать под повойником да кикой золотом украшенной под стать сарафану и душегрее невесты.

С этого момента она более не девица Ксения Калитина. Отныне она — Ксения Северская, жена боярина Северского.

Будь ты проклят, лях, навеки веков! Пусть настанет тот день, когда ты почувствуешь, как твое сердце разорвется на куски от боли потери и предательства. И ты поймешь, как плакала моя душа, когда ты предал меня. Этот день настанет! Я клянусь тебе в этом!

1. головной убор, пришедший с востока и являющийся разновидностью известной нам тюбетейки. Прикрывала часть головы. Богатые носили его в доме и даже спали в нем