Обрученные с Югом - [173]

— Может ли лучшая баскетболистка «Эшли-Холла» затащить моего друга по лестнице?

— Да, уж будь уверен. А ты можешь поднять моих родителей?

— Да, уж будь уверена. Найлз, займешься миссис Ратлидж?

— Да, мы идем, — откликается Найлз. Он несет миссис Ратлидж на руках. В этот момент гаснет свет, все погружается во тьму.

Шагая в воде, я пытаюсь разыскать коляску с мистером Ратлиджем.

— Где вы, мистер Ратлидж? — кричу я.

— Здесь, Лео, — отвечает он слабым дрожащим голосом.

Добравшись до него сквозь потоки воды, закручивающиеся водоворотом, обнаруживаю старика по горло в воде, он едва не лишился рассудка. В отчаянии Уорт Ратлидж хватает меня, и моя голова оказывается в черной, взбаламученной воде. Вынырнув, я кричу ему в ухо:

— Уорт! Я вместе с вами поплыву к лестнице! Не топите меня! И держите голову над водой!

Слышу, как у меня за спиной в воду плюхается Найлз. Луч фонарика выхватывают из темноты наши головы. Я пытаюсь удержаться сам и удержать над водой Уорта. По гостиной с ее старинной мебелью гуляют самые настоящие волны. Найлз подплывает к нам, и только благодаря его помощи нам с Уортом удается достичь лестницы. Старик вопит от боли, пока мы затаскиваем его наверх. Похоже, сломанная нога травмирована во второй раз. На лестничной площадке мы с Найлзом беремся за руки, сажаем Уорта на скрещенные ладони и так переносим его в комнату внука. Обезумев от боли, он громко стонет. В комнату входит миссис Ратлидж, растрепанные волосы падают ей на лицо. Подсвечивая себе фонариком, она роется в промокшей сумке, ищет обезболивающее.

— Миссис Ратлидж! — восхищенно говорю я. — И в этом кошмаре вы умудрились не потерять свою сумочку?

— Леди не может расстаться с губной помадой ни при каких обстоятельствах! — возвысив голос, отвечает миссис Ратлидж и вынимает несколько таблеток. — Проглоти это, Уорт, — говорит она. — Запить нечем.

Тот безропотно подчиняется.

На втором этаже пока сухо. Мы вытираемся, приводим себя, насколько возможно, в порядок. Я и Найлз, вооружившись фонариками и свечами, сидим на верхней ступени лестницы и следим за подъемом воды, чтобы успеть вовремя ретироваться на чердак. Упадок физических и душевных сил охватывает нас, когда мы видим, как неотвратимо, ступенька за ступенькой, поднимается вода. Но около трех часов утра мы замечаем, что наступление прекращается. В течение получаса вода стоит на месте, замерев на расстоянии двух ступеней от второго этажа, а затем медленно, но явственно начинает отступать.

На улице затихает ветер — кажется, «Хьюго» решил покинуть наш город. Свечи почти догорели.

— Все, пронесло, — произносит Найлз и сжимает мне руку.

В зловещей темноте, среди наводящего ужас величия потопа, он просто держит меня за руку. Ему это необходимо. Мы сидим и смотрим, как отступает вода, а я вспоминаю приют и тот день, когда познакомился с Найлзом, и думаю о том, что на протяжении всего тяжелого, мучительного детства он нуждался в руке, за которую можно взяться. Это было то немногое, что я мог сделать для него. Он же давным-давно преподал мне урок: самый несчастный из людей может найти в себе огромные внутренние силы. И порой даже стать героем.

Мы заснули, как сидели, на лестнице, и проснулся я, когда взошло солнце. Тишайшая тишина, спокойнейший покой окружают нас. Подойдя к окну, я смотрю на разрушенный город: крыши начисто снесены, веранды тоже, деревья вырваны с корнем или сломаны пополам. Впечатление такое, будто мой город пережил бомбардировку и уничтожен, будто «Хьюго» с неким извращенным вдохновением превратил Чарлстон в Гернику.

Вскоре просыпается Найлз. Мы спускаемся по лестнице, черной от ила и грязи. Первый этаж разрушен полностью, до неузнаваемости. Вся старинная мебель, антиквариат, восточные ковры, обе люстры, портреты предков Ратлиджей, фарфор «Споуд»[129] либо испорчены, либо унесены потоком воды. Все покрыто слоем ила толщиной в фут. Продукты, которые хранились в холодильнике, смешались с илом и уже начали подгнивать. В течение ближайших дней город превратится в выгребную яму.

Я подхожу к окну, из которого мы с Найлзом наблюдали за ураганом. Сейчас оно открыто, двойные стекла разбиты. Посреди двора перед домом Найлза взгромоздился желтый «фольксваген» 1968 года, покореженный, словно консервная банка. Рядом с ним вытянулся распухший труп золотистого лабрадора-ретривера. Повсюду валяется дохлая рыба. Запах сточных вод наполняет незнакомый, не похожий на Чарлстон город.

Найлз тоже подходит к окну, кладет руку мне на плечо.

— Не сдерживайся, поплачь.

Я плачу, но слезы, странным образом, не приносят мне облегчения. Прекраснейшее творение рук человеческих, удивительный город поставлен на колени, унижен, подвергнут надругательству и превращен в гниющие руины.

— Хватит сидеть здесь, — говорит Найлз. — Пойдем посмотрим, что с твоим домом. Может, ему досталось меньше, чем моему.

С большой осторожностью мы пробираемся через двор.

— Проклятье! — восклицает Найлз, когда мы перелезаем через покореженный забор. — Сарай-то сохранился лучше, чем дом.

Действительно, сарай оказался более прочным, несмотря на то, что вода, судя по всему, понималась до самой крыши.