Кухня выглядела так, словно по ней прошел ураган. Тесто, которое Зара не успела использовать ночью, присохло к столу, чтобы отчистить его, ей требовался как минимум отбойный молоток.
От Томаса не было ни слуху ни духу, пока она отскребала стол и мыла посуду, оставшуюся после полуночного приступа кулинарной активности. Потом он пришел из сада — в спортивном костюме, обветренный и чем-то недовольный.
— Что будешь на завтрак?
— Я уже поел. — Он даже не взглянул на нее.
«Собрался снова вести себя как озлобленный бирюк? Ну и ладно!» — подумала Зара.
— Я скажу, когда будет готов обед, — сказала она с нарочитой сладостью в голосе. — А до тех пор не смею тебя задерживать.
Томас потоптался возле двери, затем резко повернулся к Заре:
— То, что случилось ночью, было ошибкой. Это больше не повторится.
— Ты говорил то же самое о поцелуе, — заметила Зара.
Неужели Томас думал, что проведенную вместе ночь можно просто вычеркнуть из памяти?
Он не ответил. Не извинился. Не провел в кухне больше ни секунды.
Зара обессиленно прислонилась к спинке скамьи, но через несколько мгновений заставила себя собраться. Бегать за ним ниже ее достоинства. Она принялась полировать серебряную посуду, которую нашла в кладовке слева от кухни. Посуда и так сияла, но Заре нужно было себя чем-то занять.
В кабинете Томас смотрел на имя и дату, которые написал на чистом листе бумаги, сопротивляясь желанию немедленно побежать вниз, попросить у Зары прощения, сжать ее в объятиях и повторить все, чем они занимались прошедшей ночью. Он не мог поверить, что показал себя таким слабовольным дураком, позволив похоти легко и быстро перебороть здравый смысл.
Томас пытался убедить себя, что во всем виновато их вынужденное пребывание под одной крышей. Метель за окном усилила ложное ощущение близости. Мужчину нельзя оставлять наедине с женщиной в плохую погоду, особенно когда женщина проявляет сексуальный интерес. Да еще какой.
Он поморщился.
Почему Зара позволила ему зайти так далеко, почему допустила его туда, куда раньше никого не допускала? Он ничем не заслужил привилегии забрать ее невинность. Они были едва знакомы.
Что-то здесь не складывалось.
Его подозрения приобретали форму, которая Томасу совсем не нравилась. Он помнил настойчивые советы Джаспера «расслабиться и вернуться к жизни», мог предположить, что адвокат подсунул ему одну из своих девочек.
Он думал, что превратил простую ситуацию в неразрешимую проблему, дал Заре повод надеяться, что между ними возможно что-то большее. Как он мог настолько потерять контроль? Неужели так изголодался по сексу? Да еще недавно он и не вспоминал о плотской любви, занятый реконструкцией жизни, здоровья и бизнеса. Ничто не предвещало, что он прыгнет на первую же женщину, оказавшуюся в пределах досягаемости, разденет на кухонном столе и будет любить, не давая перевести дух. Зара приехала работать, а он воспользовался ею не по назначению.
Томас признал, что вел себя чудовищно.
Что она ожидает от него теперь? У него нет ничего, что можно было бы предложить ей или любой другой женщине. Добровольная изоляция служила интересам дела, потому что правду об амнезии нельзя было обнародовать ни при каких обстоятельствах. А с этой ночи Томасу нужно думать не только о защите компании, но и о том, как уберечь отдельно взятую женщину от его неконтролируемой, бешеной похоти.
Он подвел Зару как работодатель, но ущерб можно свести к минимуму. Нужно только задавить в себе вожделение и оставить ее в покое на несколько дней, пока она не уедет.
Когда Зара принесла обед, Томас стиснул зубы, чтобы не заговорить с ней. Он видел, как дымка обиды подернула глаза цвета морской волны, но решил игнорировать все — и Зару с ее обидами, и поднос с едой, и свои желания.
Уходя, Зара обернулась у самых дверей:
— Слушай, я поняла, что вчерашняя ночь была единственной в своем роде и ты не хочешь ее повторять. А я не собираюсь просить об этом, так что обращаться со мной так грубо нет никакой необходимости. Между нами не произошло ничего настолько драматичного, чтобы забывать об элементарной вежливости.
Томас уставился на нее, пригвожденный к месту неожиданным выговором. Самое неприятное заключалось в том, что Зара была права, он держал себя так, словно хотел лишь использовать ее для удовлетворения своих нужд. А ведь в свое время дал себе слово никогда не обращаться с женщинами подобным образом.
— Я прошу прощения, — сказал он. — Моя грубость не была намеренной.
Зара вышла из комнаты — все еще обиженная, с неестественно прямой спиной и вздернутым подбородком.
