Обрученная с розой - [172]

31. Свадьба сестры короля

Проглянувшее наконец сквозь разрывы в тучах солнце осветило шпили многочисленных монастырей и церквей Парижа, скопища домов, широкую ленту Сены, в которой отражались шиферные крыши и стройные колонны особняков. Улицы украсились флагами, коврами и яркими полотнищами. Весело звонили колокола Сен-Жермен-де-Пре, аббатства Сен-Мартен, Святой Женевьевы, церкви Благовещения, и даже тяжелые колокола Бастилии гудели сегодня празднично. Тысячи вспугнутых шумом голубей взвились в воздух и теперь кружили в поднебесье над городом, который сегодня отдавал свою принцессу в супруги герцогу Жану II Бурбонскому.

На площадь в Ситэ падала тень от величественного собора Богоматери. Здесь с самого утра собралась толпа желающих поглазеть на свадебный кортеж. Тут были разряженные буржуа с супругами и выводками ребятишек, подмастерья, веселые студенты, улизнувшие ради такого дня с лекций и диспутов, солдаты, монахи, нищие, калеки. В толпе сновали торговки с корзинами на головах, предлагали свой товар бродячие продавцы индульгенций, покачивая бедрами, прогуливались уличные девки. Из окрестных улочек текли новые потоки любопытных, а окна домов на площади, вплоть до чердачных, заполнились зрителями. Нашлись смельчаки, которые взгромоздились на крыши и даже вскарабкались на лепные украшения Нотр-Дам.

Филип Майсгрейв оказался на площади, когда там уже некуда было яблоку упасть. До семи вечера, когда они договорились встретиться с Кревкером, он был свободен и решил, как и все, поглазеть на бракосочетание, хотя прежде всего его влекла сюда надежда увидеть Анну.

Ближе к полудню на площади появился отряд алебардщиков в королевских мундирах и внушительный наряд городской стражи. Они бесцеремонно раздвинули толпу, образовав посередине широкий проход. Слуги покрыли его алым сукном до самого входа в собор. Невзирая на то что никто из знатных особ не показывался, толпа так напирала, что стражникам пришлось развернуться в цепь и усердно поработать древками пик и алебард. Филип, не обращая внимания на раненое плечо и летевшую со всех сторон брань, протолкался поближе к паперти и оказался в первых рядах зрителей.

Наконец со стороны Луврского замка раздался пушечный залп. Толпа загудела.

– Началось! Сейчас они выезжают и вскоре будут здесь.

Стражники продолжали сдерживать толпу. Появился еще один отряд копьеносцев в начищенных до блеска стальных шлемах. На высоких древках их копий развевались флажки с эмблемами знатнейших домов Франции. Гул нарастал, и вдруг донеслись пронзительные крики:

– Едут! Едут! Вон они!

Кортеж золоченых портшезов и великое множество всадников в сопровождении охраны показались в конце улицы Сен-Пьер-о-Беф. С крыш домов как снег посыпались цветы, грянула музыка. Парижане с восторгом глазели на знать, на лучшую кровь королевства, на роскошь и блеск, атлас и бархат, на прозрачные вуали дам, на драгоценные каменья, сверкавшие как звезды, на дорогие попоны, касавшиеся золотой оторочкой или меховой опушкой уличной грязи.

– Король! – кричала толпа. – Смотрите, король! Да здравствует наш добрый государь Людовик XI!

Женщины махали платками, мужчины подбрасывали вверх колпаки. Не обходилось и без слез умиления при виде монарха.

Филипу Майсгрейву был хорошо виден Людовик Валуа. Рядом с Эдуардом Английским этот монарх показался бы особенно неказистым. Он был невелик ростом, кривоног и сутул, лицо короля имело землисто-зеленоватый оттенок, а черты его были чересчур резки. Обычно Людовик одевался просто, но сейчас был облачен в алые турские шелка. Король шел, едва заметно улыбаясь и ни на кого не глядя, вел за руки жениха и невесту. Его младшей сестре Боне уже исполнилось двадцать четыре. Ни одна из принцесс августейшего дома не засиживалась так долго в девицах; эта же, постоянно будучи чьей-то невестой, до сих пор так и не предстала перед алтарем ни с кем из претендовавших на ее руку вельмож. Сегодня был ее день, однако бледное личико принцессы от этого отнюдь не выглядело счастливее. Оно сохраняло печальное выражение, хотя принцесса и шла с гордо откинутой головой. Бона не была хороша собой – крупный, далеко выступавший вперед, как и у ее царственного брата, нос отнюдь не красил. Однако осанка ее была поистине королевской, фигура, насколько можно было различить под складками парчи и шелка, отличалась изяществом.

Филип услышал, как кто-то за его спиной проговорил:

– Говорят, бедняжка проплакала ночь напролет. Зачем ей этот Бурбон, если она мечтала обвенчаться с красавцем Эдуардом Уэльским?

– Глупа, как и все женщины. Жан Бурбонский несметно богат, и на его владения никто не зарится. А принц Эдуард живет чужой милостью, и одному Господу известно, когда он нацепит свою корону, если нацепит ее вообще.

Герцог Жан шествовал по левую руку от короля. Он казался гораздо старше своей невесты и уже начинал толстеть. Его волосы были тщательно завиты и уложены так, чтобы прикрыть намечающуюся лысину. Чело жениха было омрачено – видимо, мысль о том, что ему пришлось пойти наперекор воле своего давнего друга и союзника Карла Смелого, не давала ему покоя.